Дневник (1918-1919)

В Ростове мы нашли того днепросоюзовского контрагента. Приняли нас без большого энтузиазма, но из дома не выгнали, а приютили, правда, где попало и на чем попало. Хозяин не скрывал своего пессимизма и этим сердил хозяйку, свою жену. Кроме нас, у них еще были посторонние люди, которые по своим делам ходили куда-то ежедневно. Только под вечер квартира заполнялась такими, как мы, «гостями». Была среди них одна хорошенькая молодая еще дама, которая, хоть и удрученная мыслями о будущем, все-таки пыталась и сегодня как-то повеселиться или вообще развлечься. Она, чтобы не быть обузой, взялась помогать детям хозяйским что-то в учении. Собственно, с ней одной нам пришлось немного больше сталкиваться и говорить. Была она откуда-то из Московии, приехала сюда, в спасенный край. А теперь и здесь начало ощущаться то, что ее из дома, где-то на севере, выгнало…

Бродя по городу без всякого дела, пока Александр Фомич своих давних знакомых искал, встретил я на улице какого-то офицера с каким-то специальным значком. Взглянув на меня внимательнее раз и второй, он подошел ко мне, а может, даже догнал и назвал мою фамилию. С удивлением смотрел я на него, не узнавая никак, в конце концов он назвал себя. Это Лукьянов, молодой старшина, украинец, который при Центральной Раде был в Киеве в окружении Михновского. Был причастен к формированию Полуботковского полка, потом, при Скоропадском, какую-то роль играл, но я его почему-то совершенно забыл или просто никогда не замечал, а меня он узнал. Начал вспоминать общих знакомых, и недавних, и старых. Оказалось, он был перед войной в Варшавском университете и вместе с ним в первые годы войны переехал в Ростов. Знал хорошо Олесиюка, Тимофея Игнатьевича^{458}, и, наверное, от него имел и ко мне какое-то благосклонное чувство. Признался сразу, что работает в «Осваге», что имеет здесь близких, потому что женился еще во время войны на дочери здешнего «заводчика» (конезаводы для армии) и вообще живет неплохо, лишь бы жить и не пропасть за чужое дело. Рассказывал мне много о здешних событиях и повел в конце концов к тому дому, где деникинские офицеры убили председателя Кубанской рады Рябовола^{459}. Останавливался и подробно рассказывал, показывая, где стоял или шел Рябовол, откуда вышли убийцы и куда потом убегали. Судя по всему, Лукьянов был свидомый патриот, но уже размагниченный, который пытался только живым из всей революции выйти. Был хорошо осведомлен во всем и мог много рассказать, но у него не было времени, и он быстро исчез. Так я его больше и не видел…

Александр Фомич после своих похождений пришел домой подавленный. Оказалось, что, «мамонтовский рейд» уже «выдохся», и нам здесь долго засиживаться не придется.

На следующий день поехали мы в Новочеркасск. Нашли легко жилище Харламова, но его не застали, а только, завоевав расположение его жены рассказами о Киеве, об общих знакомых, добились, чтобы она назначила нам время, когда можно и где можно поймать Харламова…

Поймать поймали, а толку никакого добиться не могли: все в его голове было заполнено неудачей на фронте. Когда мы сказали ему о цели нашего приезда, о необходимости соглашения с политически значимыми, демократически настроенными предводителями казацкими, то он вовсе не проявил никакого интереса и посоветовал нам разыскать его заместителя, влиятельного казацкого политика Агеева^{460}, который, возможно, чем-то нам поможет и организует какие-то встречи. Но… видно, что его ничего, с чем мы приехали, не интересует. Или вообще, или сейчас — трудно было понять…