Дневник. 1938-1940

8 января. Понедельник. Был в ДИ. Вопрос о «Ч.Ш.» еще не решен. Звонил Ильину. Он сообщил мне, что выступая на Пленуме ЦК ВЛКСМ говорил и обо мне. Он сказал, что нужно выпустить «Ист[орию] матем[атики]» и указал на меня, как на автора, способного ее написать. После его выступления мной заинтересовалась Парфенова, зав[едующая] отделом школ НКП. По словам Ильина она намерена привлечь меня к составлению учебников. Он рекомендовал мне позвонить Парфеновой.

Вечером получил приглашение на заседание Президиума ССП с активом по вопросам детской лит[ерату]ры.

9 января. Вторник. Был на собрании в писательском клубе. Записываю свои впечатления, «не мудрствуя лукаво».

Как полагается, начали заседать с запозданием на час слишком. Прослушали доклады Маршака, Чуковского, Ильина, Фадеева.

Доклады Маршака и Чуковского носили обзорный характер. В них говорилось о состоянии детской л[итерату]ры в дореволюционное время, о росте и развитии ее в советский период. Назывался целый ряд имен, давались характеристики, приводились цитаты.

Ильин говорил о том, что нужна нам научно-художественная книга и указал три пути к ее созданию. Это: 1) содружество ученого и писателя; 2) писатель становится ученым; 3) ученый становится писателем.

Фадеев говорил о роли ССП, о необходимости резкого поворота ССП к детской л[итерату]ре, о том, что надо создавать кадры. В своей речи он упомянул и обо мне. Вот почти дословно:

— К нам приходят люди из среды научных работников. К нам пришел Волков, автор очень многих хороших книг. Он преподавал математику и сейчас еще ее, по-моему, преподает…

Он посмотрел на меня (я сидел сзади него), я сделал утвердительный знак головой. Приятно, конечно, слышать о себе такой отзыв от секретаря ССП.

После перерыва бы ряд выступлений. Все они были испорчены совершенно безобразным поведением Гайдара. Он пришел пьяный и мешал каждому оратору, то и дело прерывал речи выкриками и по существу и не по существу. Фадеев много раз призывал его к порядку, но бесполезно. Фадеев и Маршак много раз обменивались между собой гневными замечаниями, но дальше этого дело не пошло.

Интересно было выступление Пашковского, бывшего учителя А.А. Фадеева. Он вспоминал о многих старых книгах, заслуживающих переиздания. В числе их он назвал первой «Крылья мужества» Жорж Занд. Эта книга дала ему силу побороть препятствия и получить среднее, а потом и высшее образование.

Когда Пашковский упомянул о книгах Вагнера (Кота-Мурлыки), с мест послышались голоса: «Его книги устарели!» Но когда он заговорил о биографических повестях Авенариуса, поднялось настоящее возмущение. Закричали несколько человек сразу:

— Это никуда не годные вещи!

Маршак сказал Фадееву:

— Авенариус — это дурак, он страшно много врет!

В общем, голоса были недружелюбные, и Фадеев потихоньку сказал:

— Так мы всех от себя отвадим. Почему не дать человеку высказать свое мнение, как читателю?

В общем, по-моему, выступление Пашковского задело какое-то кастовое чувство писателей, которое, очевидно, сформулировал еще Крылов: «Суди не выше сапог!»

В частности, похвала Авенариусу особенно больно задела Маршака. Уже возвращаясь домой, в машине, в 3 часа ночи, Маршак сказал:

— Вот еще, всякий педагог будет навязывать нам свои вкусы и рекомендовать Авенариуса!..

Очень хорошо выступал проф[ессор] Мантейфель, приводивший примеры биологической неграмотности писателей, пишущих о природе.

В конце была принята резолюция, один из пунктов которой — создание при Президиуме ССП постоянной комиссии по дет[ской] л[итерату]ре. Комиссия эта обширна — человек 50. Она должна собраться для начала работы и для выборов Бюро 11 января в 12 часов дня. Включен в состав комиссии и я. думается мне, что буду выдвинут в Бюро.

Собрание кончилось около часу ночи. Я ждал Маршака, чтобы уехать с ним на машине, а он уселся в буфете с компанией, и через несколько минут увлек меня туда.

Вот кто там был: секретарь ЦК ВЛКСМ Мишакова (она принимала участие в совещании и будет членом комиссии), Фадеев, Конст[антин] Федин, С. Михалков, Гайдар, Маршак, грузинский писатель Ило Мосашвили. Немного погодя подсел вдребезги пьяный Кауричев, но он пробыл недолго и ушел.

Началась выпивка. Беседа велась на самые разнообразные темы, выпивались тосты. Пили за Фадеева, Маршака, Мишакову… Фадеевым был предложен тост и за меня.

— Если бы вы знали, — сказал Фадеев, — сколько раз мы с Маршаком разговаривали о вас, когда беседовали о детской литературе…

Я ответил на тост так:

— Товарищи! 1 июля 1949 года исполняется тридцать лет моей научно-педагогической деятельности. Но я намерен проработать еще лет тридцать на писательском поприще…

— И проработаете! — сказал Фадеев.

Просидели до трех часов утра. Гайдар читал свои сатирические стихи, в которых были неприличные слова, и этим очень возмутил Фадеева.

— Это просто безобразие! — сказал он, когда Мишакова ненадолго ушла. — Что о нас подумает Мишакова?

— Она выше этих вещей, — успокоил я его.

— Выше-то выше, а всё-таки очень неприятно…