Дневник 1939-1945

Так что три этих персонажа одинаково банальны/ не имеет значения, кто из них подлец, кто "девка", кто "светская дама". Получается цельный реализм, так как тут нет того контрромантизма, что присутствует в натурализме: действующие лица не шаржированы, не окрашены, автор этим не занимается. Это трое преступников, но преступников, исключительно банальных, низведенных до зауряднейшей газетной рубрики "происшествия". И вот результат: когда перестал действовать начальный эффект неожиданности (я - благодарный читатель), мне стало скучно, как при чтении детективного романа, от каждой страницы которого шибает посредственностью автора. Да, жизнь "такова", но произведение искусства не должно быть таковым. К тому же произведение искусства тут построено как обманка, это крышка от банки из-под сардинок, приклеенная к холсту, как на картине Пикассо, дурной картине Пикассо. Это не сюрреализм, как всякий истинный реализм, это, в сущности, недореализм.

Автор не вмешивается, он отказывается создавать произведение искусства, потому что демонстрирует гениальность искусства, внедренного в жизнь, лишь через конструкцию, через устройство театральной машины, но не привносит никакого стиля. Если сравнивать эту пьесу с ее источниками, то обнаруживается, что это всего лишь жалкая и гораздо более рациональная копия отчаявшегося, но лирически суггестивного реализма Чехова, отчаявшегося, но переполненного земными соками реализма Фолкнера, отчаявшегося, но метафизически суггестивного реализма Кафки, отчаявшегося, но юмористически суггестивного реализма Джойса, отчаявшегося, но стоического и воссозида-ющего гуманизма от Ницше до Мальро. В сущности, все они сюрреалисты, но Сартр не желает быть сюрреалистом, тут у него имеется небезынтересное и весьма похвальное намерение, вот только ведущее к уничтожению произведения искусства. Что ж, он вправе. Правда, это ведет к очередному уничтожению.

И здесь мы переходим из плоскости литературной в плоскость философскую. Сартр хочет сделать атеистическую пьесу, пьесу, в которой без всяких околичностей осуществляется реализм, человеческое, но человеческое марксистов десятилетней, двадцатилетней, а то и тридцатилетней давности. Пьесу, которая вписывается в теоретический мир Ленина. Существует только жизнь, и человек - не что иное, как его жизнь; такова мысль Маркса и Ницше. Но, желая уничтожить атмосферу религиозного потустороннего мира, он заимствует его мифологию. Хочет осмеять ее, однако использует и берет ее, но так, будто ни вот на столечко не верит в то, что использует. На самом-то деле он не только использует ее, но и полностью разделяет моралистическую точку зрению, предполагающую существование рая и ада. Он изображает нам преступников как преступников. Эта троица преступников считает себя таковыми и страдает от этого. Их преступление и есть для них ад. И здесь мы поворачиваемся спиной к Марксу и Ницше. Для них обоих понятие преступления - чистая условность, которая легко ниспровергается действием: по мнению одного - коллективным действием масс, разрушающим общество, где правит понятие преступления; по мнению другого - индивидуальным действием сверхчеловека, стоящего над обществом. Но у Сартра нет ничего подобного. Его преступники верят в свое преступление, и автор тоже верит. В одном месте у него даже есть намек на небо, которое существует параллельно аду, куда отправляется человек, имевший смелость покончить с собой. То есть мы находимся во вселенной, где полновластно правят добро и зло, причем в самой общепринятой и банальной форме. Вы мне скажете, но ведь именно из-за этого жизнь и является адом. Нет, жизнь является адом только для христиан или, скорей, не для христиан, которые как раз ускользают из него (благодаря их аду и раю), а для антихристиан, не ведающих, что они остаются христианами, христианами со знаком минус

Перед нами в очередной раз человек, который не способен избавиться от своего прирожденного христианства и может лишь сделать из него карикатуру но который вынужден тем или иным способом набросать свое представление о нем.

Вселенная отчаявшегося, ибо это вселенная несостоявшегося христианина или христианина, который не знает, что он христианин, и тщетно отрицает это, да только вселенная марксиста или ницшеанца не имеет с ней ничего общего. И марксист, и ницшеанец по ту сторону добра и зла, они не являются ни оптимистами, ни пессимистами. Они просто и непосредственно существуют в жизни. Полностью устранив понятие потустороннего мира, они не способны страдать из-за его несуществования. Меж тем как Сартр страдает, оттого-то он в отчаянии. Отчаяние противоречит духу марксизма и ницшеанства. Говорят, будто Сартр - коммунист, но его пьеса по глубинной своей сути антимарксистская и антикоммунистическая, равно как и антиницшеанская.