Дневник 1939-1945

Пособничество Гитлеру во всех странах: правые ПаРализованы его авторитетом, патриотизмом, расизмом, левые - его социализмом иг в особенности его военной силой. Деятели II и III Интернационалов, потерпевшие столь позорное поражение, ублажают себя мыслью, что Гитлер нанесет смертельные удары по национализму и капитализму, а потом перейдет к Европе. Все это, конечно, откладывается в бессознательном и посему сказывается особенно сильно.

Я чувствую себя бесконечно слабым и бесконечно сильным, безоружным и во всеоружии, в стороне от всего и в центре всех событий, бесполезным и нужным. Я доверяю своему чувству, я был глубоко прав, что не стал участвовать в этой войне, не красовался в форме где-нибудь в тылу, не ел из общего котла и даже не делал вид, что служу.

Сожалею лишь о том, что не хранил полного молчания. Но в конце концов я ничуть не погрешил против истины моей судьбы и моего духа. О современной войне я высказал все в плане ощущения и рожденной ощущением идеи. Меня не волнует вопрос физического мужества; я наконец-то осознал собственное моральное мужество.

- Мальро, который всю зиму твердил о том, что пойдет в танковые части или разведывательные подразделения, возвратился, наконец, в строй и попал в танковые части. Он сейчас на призывном пункте.

Не хочу больше видеть Б. де Жувенеля, полуеврей стоит двух евреев, на арийской плоти эта печать приобретает необычайные оттенки. Его затянувшееся отправление на фронт, бесконечные извинения, жалкая моралистическая пачкотня окончательно открыли мне глаза на то, что я всегда знал: что он ничтожество, ноль, помесь журналиста и светского сноба. Впрочем, ясно, что у Жувенелей дела обстояли далеко не блестяще, если для создания жалкого потомства им потребовались Боасы.1 Рено, его сводный брат, еще хуже.

Анри де Жувенель, отец Бертрана был женат на Кларе Боас.

Ценился на некой Л. Л. Дрейфус и изображает из себя коммуниста-миллионера.

французскому народу хотелось только одного - чтобы ему дали спокойно стариться, как, например голландскому народу, среди музеев и сберегательных банков, в поездках на рыбалку и преступлениях на любовной почве, увлечениях кухней и чуть-чуть наркотиками.

Вспоминаю, как две сотни депутатов,1 стоя, приветствовали Даладье по его возвращении из Мюнхена, протестовали восемьдесят коммунистов, якобы партия войны.

Народ, который потерпел столько дипломатических поражений, был обречен на поражение военное. Как бы то ни было, на настоящий момент дело куда хуже, чем при Херонее.

- Я не создан и не созидал себя для общения с индивидами и группами. Я силен лишь в одиночестве. Столкнувшись нос к носу с каким-нибудь индивидом и его разглагольствованиями частного лица, я его в упор не вижу. Дойти до самой сути одиночества, но заручившись поддержкой женщины, чтобы не размениваться на мелочи одиночества. Но разве женщина - не мелочь Вселенной? Я знаю, что женщины мне подчиняются, и тем сильнее, чем меньше у них чувственной власти надо мной.

- В тот вечер речь Черчилля была восхитительной.2 Поразительной откровенности. Уже давно не читал ничего лучше в жанре политической прозы. Хотя речь Гитлера, после Чехословакии, тоже была захватывающей.

- Не теперь ли мы увидим, что лежит в основе нацизма? Способны ли они на установления, на зало-

1 На самом деле их было семьдесят три. Эта речь, произнесенная Черчиллем 13 мая перед Палатой бЩин действительно вошла в историю; в частности, в ней прозву-^Аа знаменитая фраза: "Мне нечего вам предложить кроме крови, Потаислез".

жение основ на тысячу лет? У них все козыри на руках: уничтожение границ и национализма, никакого доктринерства, что позволяет им смешать социализм и капитализм, разрушенная церковь, которую можно подвергнуть радикальной реформе, наконец, все возможности евгеники в Европе, очищенной от евреев, арабов и негров. Но не захотят ли они позорно расслабиться в Капуе. Это была бы странная, по меньшей мере, Византия.

Отделит ли он Северную Францию от Южной? Аннексирует ли Северную Францию, оставив Южную испанцам и итальянцам? Или же захочет сохранить нашу целостность, чтобы обеспечить себе вассала.

Оставят ли они за собой пустыню? Очень может быть, если они хотят с корнем вырвать французский дух последних столетий, дух рационализма? Тогда они уничтожат современную живопись, современную литературу.

- В сущности, французы остались равнодушны к социализму. Изобретенный ими социализм был и не социализмом вовсе, это было нечто среднее между кооперацией и анархией. Они так и не разобрались в марксизме. СФИО. Они отличались лишь пацифизмом, неясной устремленностью к полузабытому, сонному якобинству. Коммунисты живописали романтическими красками то, что происходит в России. А в основе всего этого лежало пораженчество, которое было тайной страстью всех французских рабочих и многих мелких буржуа со времен Седана и Фашодско-го кризиса. Французский народ так и не простил себе этих поражений и уже тогда вынес себе приговор (ср.: "Разгром"1).

Со своей стороны, дворянство и буржуазия не могли поверить в демократическую судьбу Франций.