Читаем Дневник 1969 года полностью

18/IV. Расклад политич[еских] сил в стране сейчас такой: слева — неомарксисты-ленинцы, программа — «назад, к Бланку и Луначар[скому]». Очень активны, имеют подполье, влия­ние кое-какое есть, но оно вряд ли бу­дет расти. Затем — либеральные демо­краты парламентского образца, типа «пражских реформаторов»; очень влиятельны, в подполье не залезают (самиздат не в счет), имеют преобла­дающий авторитет в интеллигенции и влияние на молодежь, включая и го­родских работяг. Влияние будет расти, по-видимому, в их недрах родятся се­рьезные политич[еские] организации. В обоих группах евреи играют главную роль. Третья — славянофилы (термин не точный, но принятый, так сказать, вовне), правильнее — националисты, или консервативные националисты (или не бывает революционных нацио­налистов?). Тут единой программы нет, сегодня преобладает мнение не «за», а «против». Т.е. против либералов, жи­дов, революций, влияний Запада и пр. Влияние пока слабое, начали склады­ваться позже других, но быстро ра­стут. Евреев практич[ески] нет. Вторая и третья группа оказывают идейное давление на власть. Чешский эпизод как будто бы должен заставлять при­слушиваться не к либералам, на ту же мельницу льют и китайские провокации24. Быть может, я принимаю желае­мое за действительное, но мне кажет­ся, что националисты должны более влиять на власть. Но здесь нет един­ства, нет развитых программ. Очень важен был бы переворот — любой, военный или гражданский, тогда силь­ный вождь сможет начать рисовать план преобразований на чистом листе.

19/IV. Размышляя, все больше убеждаюсь, что наш социализм очень национален. За границей, находясь в обстановке отпускника, а не работ­ника, мы сталкиваемся со сферой обслуж[ивания] и развлечений. Пора­жаемся и завидуем организации и по­рядку, деловитости и интенсивности работников. Но ведь тоже — в конто­рах, то же — на фабриках. Стало быть, требование напряженно работать вез­де. И если теперь поставить всех на­ших граждан в подобные интенсификационные условия, то больш[инство] из них взвоют и предпочтут постоять лучше в очереди за колбасой или за би­летом в кино. Да, русский человек ра­ботает не тяжем, а рывом, мы не любим систематического труда с равным на­пряжением (что и является основой за­падной цивилизации). Вот почему для нас легче построить спутник, или под­ковать блоху, или породить Булгакова, чем наладить элементарное массовое производство хороших авторучек.

28/IV. Прочел я тут мемуары Цедербаума25. Личность он ничтожная, что, впрочем, и без мемуаров ясно. Но вот что любопытно: говоря о созре­вании своей революционности, этот «интернационалист» вспоминает не о страдающих рабочих (которых он не видел), не о злодеях банкирах и капи­талистах (евонный папа), эксплуатиро­вавших трудовой народ, и т.д. и т.п., а именно свое еврейство. Этот и только этот сюжет рассматривается им в важ­нейший период жизни, когда проис­ходит становление личности и избира­ется судьба.

4/V. Да, истинно: отношение к сио­низму — вот водораздел. В.26 доказал это своим отказом нанести удар по Шатрову27. А ведь находится под сильным моим влиянием! Значит, приходится еще раз удостовериться, что влияние (т.е. воспитание) — ничто в сравнении с природой. Воспитание может лишь как-то изменить природу (исправить, если угодно), но не больше. Дерево можно подстричь, скрестить с другим, но сделать из него железо или камень нельзя. А ведь В. же обратил мое вни­мание впер[вые] на огромную роль американских евреев в 1917 г. Джон Рид28 в дневниках оставил записи об этом. В. же установил, что огр[омное] влияние на Керенского имел его лич­ный секретарь Соскин29 (вспомним Рутенбурга30, сиониста, «советника» Кишкина31). Фамилия Соскина иная, он родственник. большевика Зорина32, вместе приехали! А Ира33 установила недавно наличие в Пгр. (Петрогра­де. — К.Т.) перед Февралем масонской ложи, в к[оторую] входили и два боль­шевика, один, по-видимому, Молотов (супруга!).

Как любят говорить люди из быдла на трибуне, «скажу о себе»: я уже лет 10 жду, когда падет сов[етская] власть, чтобы потом-то уж. Я только сейчас понял, что мой уход в сочинительство был бегством от активной деятельно­сти (впрочем, раньше я думал об этом). Итак, раз ждать падения власти отны­не не входит в мою программу, то ясно, что надо «делать дело». С опозданием, но все же время я не терял. Кое-что узнал и кое-что понял. Даю себе 1.5—2 года сроку, чтобы закончить Кр.34, а потом — за дело. Или будет поздно. Да и сейчас уже поздновато.

В стране сложился левый центр и правый центр. И тот и другой, бледнея в оттенках, замыкаются где-то на пра­вительственных передних. И тот и дру­гой во взаимной борьбе апеллируют к прав[ительст]ву, ибо стороны отлично понимают, что главный враг — это оп­позиционный контрагент, а вовсе не власть. И именно, что апеллируют оба лагеря, а обвиняют в этом каждый дру­гого. И наконец: левый центр сильнее.

Перейти на страницу:

Похожие книги

След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное