Дневник, 2005 год [январь-сентябрь]

Мы попали в знаменитый, потому что опять здесь вмешалась литература, сад. Это даже не дом-музей, предусмотрительные и точные китайцы оставили в неприкосновенности или аккуратно достроили целую улицу прошлого века. Я уже не говорю о доме самого классика, о доме его деда и прадеда, о школе, в которой он учился. Все цело, улица превращена в обычную торгующую улицу тех, уже нынче былинных, времен. Торгуют сувенирами, снедью, веерами, которые тут же и расписывают. Выныриваешь из дома его помещиков-предков — диссиденты почти всегда дети богатых родителей — и оказываешься на улице того времени, которая жива до сих пор. Жили в то время родители и прародители писателя, по нашим дачным меркам, очень неплохо. Зал церемоний и поклонения предков, детские, кабинеты, музыкальная комната, библиотека, комната для вышивания, и тут же кладовки, кухня, комната-ломбард, где крестьянин мог заложить что-то из своего скарба до следующего урожая. Было где наблюдать жизнь и, главное, было место и время, чтобы подумать, а потом и пописать. И опять китайская широта показа — здесь не только быт мальчика, который стал потом классиком литературы, но и достаточно подробный музей помещичьего быта. А напротив еще школа, не для бедных детей. С бедными детьми будущий мальчик-писатель играл в доме бабушки, в знаменитом саду. Школа, судя по мебели, на пять-шесть помещичьих детей. Да, да, не обошлось, как и у Пруста в Комбре, без бабушки, ее сада, ее теплоты. Вспомним и бабушку Горького, не эти ли бабушки, как и няни, создавали литературу? И все это китайцы у себя сберегли! На память тут же пришел домик деда Каширина в Нижнем Новгороде. Прямо напротив него стоит блочный, хрущевский новострой, какая там мемориальная улица, кто там будет организовывать торговлю, какие там сувениры! Все время думаю о своих собственных уже ушедших родителях, и так грустно. Зовут?

Итак, канал, приходится нагибать голову, каналы здесь как улицы, раньше по ним возили грузы. Называют ли Шаосинь китайской Венецией? "На лодочника" тоже надо брать билеты. И тоже, когда выходишь, билеты проверяют, как с поезда. Как там у нас определяли социализм? Контроль…Если нет контроля — процветает воровство!

Саду возраст — с 1151 года. Только так и можно построить эти изысканные пейзажи, мостики, пруды, павильоны. Они не строились, а вырастали, становились живыми, жили. Их не торопились реконструировать, реформировать, перестраивать на новый вкус. Я-то помню, как собственными руками разрубил и разобрал "славянский шкаф". Не дачу он мог бы нынче украсить, а московскую квартиру. Но что возьмешь с меня, безотцовщины! У китайцев недаром жив культ предков, значит культ не только собственной семьи, но и истории.

Но вернемся в сад, где, вдобавок ко всему, разворачивалась история самого знаменитого китайского поэта — Ду Ю. Полагаю, его тень еще бродит по этим дорожкам. Цитата.

Сам Ханчжоу, я уже говорил, как-то изменился: прекрасные озера и острова, с пологими у воды берегами, сейчас затеснены бетонными громадами. А что будет дальше? На "шелковом рынке", который я помню еще с того времени, когда купил там с подачи Т.И.Пулатова для В.С. зеленый шелковый костюм, как-то все поблекло — товары для бедных. Тем не менее купил в подарок нашим женщинам носовые платки и какие-то трусики в коробочках, разных размеров. И не утерпел, еще один костюм купил для В.С. В середине мая она едет в Матвеевское, это будет одна из небольших доступных ей радостей — хоть как-то выглядеть.

Ночью долго читал Пу Сен-лина, по совету Вити Широкова. Книгу мою он хотя и не вычитал, но эрудиции и знания литературы у него не отнимешь. Витя абсолютно прав, Пелевин крепко поживился на этом китайском авторе. Впрочем, чему здесь удивляться: такого обворовывания покойников, как в литературе, нет нигде. И Пелевин делает это тоже не в первый раз. Впрочем, у известного писателя это называется влиянием.

24 апреля, воскресенье. Утром из окна долго смотрел, как где-то внизу, над кварталом сравнительно невысоких домов — от трех до пяти этажей, — летала стая голубей. Они долго кружили, будто в ущелье, не решаясь подняться кверху. Среди удивительных, просто фантастических по форме небоскребов расположены островками жилые кварталы. Иногда видно, что здесь, в отличие от офисов, жизнь довольно трудная: почти на каждом окне висит белье, живут, по всем приметам, скученно и довольно скудно. Это даже не контрасты капитализма, а контрасты жизни. То попадется старик, разбирающий выброшенные в мусорную камеру из отеля мешки с мусором. Сортирует он эти мешки или выбирает оттуда что-то для себя ценное? То другой старик продает, стоя на одном месте весь день, со своей тележки обувные стельки. Здесь, кстати, свои реформы, и уж точно крестьянам в смысле медицинского обслуживания тоже лучше не будет.