Дневник.2007. Первая половина

Из хорошо знакомой мне публики, от писателей, были А.М. Турков и К.Я. Ваншенкин, чуть позже появился И. Волгин и простоял всю панихиду. Говорили Ремнева, Шанский, Гоц от института философии. Блистательно отсутствовали на похоронах членкорра Академия наук представители самой Академии. В одной из речей был рассказан эпизод выборов Петра Алексеевича. Вот она подлинная советская действительность! После того, как П.А. избрали полным академиком, к нему подошел президент Академии и попросил уступить место кому-то с нашего Кавказа – вмешалась политика. Конечно, при этом было обещано, что очень быстро президиум решит вопрос и П.А. снова станет полным академиком. Естественно, всё осталось без изменений. У начальства каждый день собственный Кавказ.

К сожалению, в речах было много слов общих, говорилось об особенностях покойного, которые хорошо известны: воевал, замечательный оратор, доброжелательный человек, откликался на события. Почти вне этого посмертного анализа остался интеллектуальный и научный подвиг П.А. Николаева – его словарь «Русские писатели XX века», так и не законченный многотомник «Русские писатели XIX века».

Конечно, я не мальчишка, но мне будет очень не хватать этого замечательного человека и собеседника.

Заезжал в издательство. Отвез « Пред…..» и книги.

Вечером был в больнице. Чуда не произошло: В.С.не поднялась. Если ей и становится лучше, то очень медленно. После диализа ее завтра переведут обратно в нефрологию.

Уже два дня читаю к конкурсу «Открытая сцена» материалы, связанные с Политковской. Меняется отношение к героине, меняется отношение к ряду событий: Чечня, Кавказ, телевидение. Всё прогнило, государством командуют из солдатской курилки.

К сожалению, перепутал числа: не пошел на экспертный совет и не открывал выставку экслибрисов, а обещал.

Ощущение, что пора сбавлять жизненные обороты. Пока В.С.в больнице, я, конечно, ничего не смогу писать.

О Васе Буйлове.

15 мая, вторник. Еще до семинара говорил с Апенченко по моему дневнику – в отличие от первого тома, второй, несмотря на ошибки, Юрию Сергеевичу нравится больше, этот «конечно, как ты и пишешь, роман». Про себя я подумал: нет, уже целый сериал, который не могу закончить. Рекемчук рассказал мне о статье в «Новых известиях» Этуша, который жалуется, что, назначив его после ухода с поста ректора художественным руководителем училища, ему дали не тот кабинет. У А.Е. было также соображение, что надо бы создать в институте пост президента. Но этого, в первую очередь, должен захотеть ректор. Мне и так хорошо.

На семинаре народ сразу разделился на две группы. Одни принимают то, что написал Вася, для других это мудрствование. С идеей мудрствования выступил Андрюша Ковалев, замечательный краснобай, который мало и скромно пишет. В своей пространной речи он вспомнил даже о переписке Шолохова, в том числе и со Сталиным. Боюсь, в его выступлении была неосознанная зависть к объему и глубине исследования Василия. Хорошо говорила Лена Котова. Ее мысль была простенькой: за год мы здесь нахлебались всякой маргинальной литературы, про подвалы и музыкантов, здесь же другие идеи и другое отношение к миру. С большим интересом я ждал выступления Антона Соловьева, вкусу которого иногда доверяю больше, чем себе. До этого мы с ним о работе Васи не говорили. Антон сказал, что это самая значительная работа на семинаре за год. Я тем не менее попенял Василию, что это его конкурсная работа, с которой он поступал в институт. А что он делает сейчас?

После семинара поехал в больницу. Сразу пошел в нефрологию, в ту же 54-ю палату, где В.С. лежала раньше. Но свободной там была лишь койка, на которой умерла Дина Ивановна. Каково В.С. на нее ложиться? На прежней койке В.С. крупная женщина, лет под шестьдесят. Кажется, она, как и покойная Дина Ивановна, инженер по профессии. Но с диализа В.С. еще не привезли. Не тратя времени, я побежал в хирургию и, благо захватил из дома красную диализную сумку, все перетащил на новое место.

Хотя я уже привык, что после диализа В.С. чувствует себя плохо, но здесь все было ужасно. Ее трясло, у нее не было сил говорить и даже открывать глаза. Померили температуру – 38, 5. Пришел врач, что-то укололи, температура снизилась сначала до 38, потом до 37.

По дороге домой заезжал в институт, где у меня стояла машина, и, оказалось, успел на памятный вечер Татьяны Бек. Народа было не очень много, но сидел Виталий Вульф, который уже выступил, что-то сказав между прочим и про меня. Последним говорил Сережа Арутюнов, как всегда, облекая все в нагруженные литературные формы. Среди необязательных деталей сказал и о своей роли рядом с Татьяной: некий мальчик-муж, мальчик-поэт. Нужны уверенность в себе и бесстрашие, чтобы сказать такое.