Читаем Дневник.2007. Первая половина полностью

Не было С.И. Худякова, но потом я вспомнил вчерашний разговор с Парватовым, во время которого пытался договориться о внесении в список премии Москвы энциклопедии Кондратова, и понял, что Худяков по-прежнему занят сгоревшим баром под театром Ленкома. Там погибло во время пожара десять человек. Теперь управление культуры трясут, и оно трясет все организации культуры, которые что-то сдают в аренду.

Вот уж никогда не думал, что буду писать панегирик Табакову, но я, может быть, непоследователен и неумен, но искренен. Меня восхитила эта идея с памятником, ее возникновение в сознании человека, который для всех, казалось бы, занят только собой и театральной коммерцией. И разве кто-нибудь, кроме Табакова, выгрыз бы этот проект у жизни? Как мало мы знаем людей и как поверхностно о них судим.

С Табаковым я так и не выпил, но выпил с Андреевым. После открытия памятника в зрительном зале «Табакерки» выдавали премии Фонда Табакова, а потом уже выпили и закусили. Я бы сказал, что, несмотря на утро, была проявлена щедрость. Замечательный, вкусный и обильный стол. Вместе с Володей Андреевым выпили чуть-чуть водки и съели роскошную курицу, завернутую в кусок ветчины.

Все время в метро, пока путешествовал взад и вперед по Москве, читаю Кюстина – редкая умница, но отношение сложное. Как не хочется смотреться в зеркало…

28 марта, среда. В «Литгазете» замечательный снимок, сделанный со вчерашнего открытия памятника. Карзанов умудрился снять композицию через груду цветов с нижнего ракурса, получилось выразительно. В каком-то смысле «Литературка» вставила фитиль всем дружественным изданиям. Никто не ожидал, что в час дня газета еще будет стоять сверстанной, но не подписанной из-за окна на первой полосе. Но как славно все получилось.

На той же полосе, кстати, и заметка о выходе моих дневников. Кто-то очень точно подобрал из меня же цитату. С чувством восхищения узнал, что в томе у меня 846 страниц. Начинается заметка с такого пассажа: Поденные записки Сергея Есина, неизменно вызывающие неоднозначный резонанс в литературной среде, публикуются в периодике, но вот перед нами книга. Она охватывает 2001-2003 годы. Предыдущему периоду была посвящена аналогичная – «На рубеже веков», вышедшая пять лет назад. Всю газету еще не прочел. Номер от номера отличается, бывают номера и пустоватые, но Ростропович недаром еще десять лет назад говорил: «…читаю «Литературную газету» от корки до корки. Это долгое дело».

Утром же Витя признался мне, что когда он возвращался из института домой, то на проспекте Вернадского объехал стоящую на дороге аварийку, пришлось колесом задеть разделительную полосу. Тут же появился милиционер, который при помощи несложных манипуляций и косвенных угроз вытряс из мальчонки 500 рублей. Когда Витя пытался дать ему только 200, а потом 300, милиционер выразительно говорил «это несерьезно». Фиксирую этот эпизод как иллюстрацию к принятому Думой последнему закону, ужесточающему наказания за нарушения на дорогах. Не зря говорили, что этот закон увеличит поборы милиции, так оно и случилось.

Сегодня к В.С. опять ездил Витя – у меня защита дипломов. Надежда Васильевна поставила на защиту Морозову, Каверина и Никитина. Все отмечали, что дипломы очень современные, то есть про сегодняшнюю жизнь. Очень хорошо говорили даже о дипломе Морозовой, который стилистически мог бы быть лучше, Аня даже не выправила всего, что я отметил. Правда, произошла и некоторая переакцентировка – это, по словам Апенченко, не диплом о реставрации усадьбы, а о реставрации капитализма. Как и о любой неординарной работе, говорили о ней довольно много. Всех своих ребят я защищал и отбивал. Чтобы не выступать сразу после Андрея Михайловича, я перед началом обсуждения следующей работы стал говорить о предыдущей. Жалко, что не удалось «выбить» отличие для Никитина – этот-то как раз станет писателем. Зато «с отличием» получил Каверин. Рецензентами у него были Горшков и Скворцов. Мне показалось, что Александр Иванович поверхностно, не вникая в суть жизни и не зная ее, рассмотрел эту работу. Сегодня же защитились и два парня, которым я сочувствую, Виталий Бондарев и Сережа Бочков. Замечательную рецензию на Бочкова написал Федякин, а Джимбинов хорошо и содержательно говорил о его поэзии. Вообще, защита была интересной и возвышенной. Я опять изменил своему правилу, которому следовал, когда был ректором, и посидел после защиты с ребятами, не упустившими возможности пображничать. Как было интересно!

Удивительно, но у Андрея Михайловича я нашел полную поддержку своих взглядов на Кюстина. Мы обсудили даже вопрос, за что его «тогда» ругали и за что не надобно бы ругать уже сейчас.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное