Дневник

Мисти подтыкает покрывала вокруг плечей дочери, старые гостиничные простыни и одеяла, застиранные так, что от них остались лишь серые драные нити и запах отбеливателя. На Таббиной тумбочке – ее фарфоровый розовый ночник, расписанный цветочками. Они с Мисти принесли его из дома. Здесь большинство ее книжек – ну, тех, для которых хватило места. Они захватили с собой ее картинки с клоунами и развесили над ее кроватью.

Кровать ее бабушки так близко, что Табби могла бы вытянуть руку и тронуть стеганое одеяло, что покрывает кровать бархатными клочьями бывших восточных платьев и рождественских нарядов столетней давности. На подушке дневник – дневник Грейс, обтянутый красной кожей, со словом «Дневник», вытисненным на обложке золотыми витиеватым буквами. Все секреты и тайны Грейс Уилмот заперты там, внутри.

Мисти говорит:

– Душечка, постой смирно, – и поднимает упавшую ресницу с Таббиной щеки. Мисти трет ресницу между пальцев. Длинная, словно отцовские ресницы.

Твои ресницы.

Таббина кровать и кровать ее бабушки, сдвоенные кровати, занимают почти всю комнатку. Мамочка Уилмот принесла свой дневник. Дневник и несессер для рукоделия, набитый мулине. Вязальными спицами, крючками и пяльцами для вышивания. Чтоб было чем заняться, сидя в вестибюле с ее древними подружками или, в хорошую погоду, снаружи, на дощатом настиле над пляжем.

Твоя мать – она точно такая, как прочие славные дряхлые потомки переселенцев с «Мэйфлауэра», паркующие свои фургоны кольцом вокруг гостиницы «Уэйтенси», пережидающие осаду чудовищных пришельцев.

Как ни глупо, Мисти взяла с собой свои орудия труда. Ящик бледного дерева с акварелью и масляными красками, бумагу и кисти, и все это свалено кучей в углу ее комнатки.

И Мисти говорит:

– Табби, душечка?

Она говорит:

– Может, ты хочешь уехать и жить со своею бабушкой Кляйнман там, возле Текумсе-лейк?

И Табби катает голову влево-вправо («нет») по подушке, потом останавливается и говорит:

– А Бабуся Уилмот мне сказала, почему папа все время был злой как собака.

Мисти говорит ей:

– Пожалуйста, не говори «злой как собака».

Просто для протокола: Бабуся Уилмот – на первом этаже, играет в бридж со своими каргами-подружками, сидя напротив огромных часов в обшитом деревянными панелями зале, выходящем в вестибюль. Самый громкой звук в зале – тик-так здоровенного маятника, что ходит туда-сюда. Либо идет игра в бридж, либо Грейс восседает в большом красном кожаном кресле с подголовником рядом с камином в вестибюле, читая сквозь толстенное увеличительное стекло, что парит над страницами книги, лежащей у нее на коленях.

Табби прячет подбородок под сатиновый край одеяла и говорит:

– Бабуся мне сказала, почему папа тебя не любит.

И Мисти говорит:

– Ты что? Конечно, твой папочка меня любит.

И конечно же, она лжет.

Снаружи, за маленьким слуховым окном комнатенки, бьющиеся волны мерцают под фонарями гостиницы. Вдали, за низиной у самого берега – черная линия: Уэйтенси-Пойнт, мыс, состоящий из сплошных лесных чащ и утесов, торчащий в мерцающий океан.

Мисти подходит к окошку и опирается пальцами о подоконник, говоря:

– Как хочешь: закрыть или пусть будет открыто?

Белая краска на подоконнике вся в волдырях и облазит, и Мисти ее отколупывает, так что крохотные осколки забиваются ей под ногти.

Катая голову туда-сюда по подушке, Табби говорит:

– Мне все равно, мама.

Она говорит:

– Бабуся Уилмот говорит, что папа тебя никогда по-настоящему не любил. Он только притворялся, будто любит, чтоб привезти тебя сюда и заставить остаться.

– Чтоб привезти меня сюда? – говорит Мисти. – На остров Уэйтенси?

Двумя пальцами она поддевает кусочки податливой белой краски. Подоконник под краской деревянный, коричневый, темный от лака. Мисти говорит:

– А еще что тебе Бабуся сказала?

И Табби говорит:

– Бабуся говорит, ты скоро станешь знаменитой художницей.

Чему тебя не учат на теории искусства – так это тому, как от слишком громкого комплимента бывает больнее, чем от пощечины. Мисти, знаменитая художница. Толстуха Мисти Уилмот, королева ебаных рабов.

Белая краска отлетает, образуя узоры, слова. Восковой карандаш или жирный палец, а может, просто гуммиарабик – что-то оставило невидимое послание под краской. Давным-давно какой-то человек нанес сюда эту надпись, чтобы свежая краска к ней не пристала.

Табби поднимает пару локонов и смотрит на их кончики, поднеся к глазам так близко, что косеет. Она глядит на свои ногти и говорит:

– Бабуся говорит, мы должны выбраться на полуостров и устроить там пикник.

Океан мерцает ярко, как дурная помоечная бижутерия, которой Питер щеголял в художественном колледже. Уэйтенси-Пойнт – ничто, чернота. Пустота. Дыра во всем сущем.

Бижутерия, которой ты щеголял в художественном колледже.

Мисти проверяет, закрыто ли окошко, и смахивает мелкие частицы краски в ладонь. В художественном колледже ты узнаешь, что в число симптомов отравления свинцом у взрослых входят усталость, уныние, слабость и отупение – эти симптомы наблюдались у Мисти почти что всю ее взрослую жизнь.

И Табби говорит: