Дневник

– Бабуся Уилмот говорит, все захотят купить твои картины. Говорит, ты нарисуешь картины, за которые летняя публика будет драться.

Мисти говорит:

– Спокойной ночи, душка.

И Табби говорит:

– Бабуся Уилмот говорит, ты снова сделаешь нас богатыми.

Кивая, она говорит:

– Папа привез тебя сюда, чтобы весь остров снова стал богатым.

Зажав осколки краски в кулаке, Мисти гасит свет.

Послание на подоконнике – там, где облупилась краска, – говорит:

– Ты умрешь, когда они высосут тебя.

Подпись: Констанс Бёртон.

Отколупав еще немного краски, Мисти читает:

– Мы все умираем.

Наклонившись, чтобы выключить розовый фарфоровый ночник, Мисти говорит:

– Что ты хочешь на день рождения, через недельку?

И тихий голос Табби во тьме говорит:

– Я хочу пикник на мысе и хочу, чтобы ты снова стала рисовать.

И Мисти говорит голосу:

– Спи давай, – и целует его, чтобы он уснул.

10 июля

Во время их десятого свидания Мисти спросила Питера, не копался ли он в ее противозачаточных таблетках.

Оба сидели в Мистиной квартире. Она работала над очередной картиной. Телевизор был включен и показывал испанскую мыльную оперу. На новой картине была высоченная церковь, сложенная из тесаного камня. Крыша под шпилем обита медью, потускневшей, темно-зеленой. Узоры витражных окон запутанные, как паутина.

Рисуя яркую синь дверей церкви, Мисти сказала:

– Я же не дура.

Она сказала:

– Любая женщина заметит разницу между настоящими противозачаточными таблетками и маленькими розовыми леденцами с корицей, которыми ты их подменил.

Питер взял ее последнюю картину, дом за белым частоколом – картину, которую он вставил в раму, – и затолкал ее под свой мешковатый старый свитер. Будто беременный каким-то очень квадратным ребенком, он ходил вразвалочку по квартире Мисти. Свесив руки вертикально по бокам, он удерживал картину на месте локтями.

А потом вдруг легонько двинул руками, и картина выпала из-под свитера. За один удар сердца от пола, от стеклянного крошева на полу, Питер поймал картину.

Ты поймал ее. Мистину живопись.

Она сказала:

– Ты что, блядь, творишь?

И Питер сказал:

– У меня есть план.

И Мисти сказала:

– Я не хочу иметь детей. Я собираюсь стать художником.

В телевизоре некий мужчина швырнул женщину прямо на землю, и она разлеглась там, облизывая губы, ее груди вздымались и опадали под тугим свитером. Предполагалось, что она – офицер полиции. Питер ни слова не знал по-испански. Испанские мыльные оперы нравились ему тем, что реплики персонажей можно понимать как угодно.

Запихивая картину обратно под свитер, Питер сказал:

– Когда?

И Мисти сказала:

– Что значит – когда?

Картина вновь выпала, Питер поймал ее.

– Когда ты собираешься стать художником? – сказал он.

Еще он любил испанские мыльные оперы за то, как стремительно в них разрешались любые кризисы. Сегодня мужчина и женщина кромсают друг друга мясницкими ножами. Назавтра они преклоняют колени в церкви, держа на руках новорожденного. Сложив ладони в молитве. Люди терпели друг от друга самое худшее, кричали и дрались. Развод и аборт были просто исключены из числа сюжетных решений.

Мисти никак не могла понять: любовь это или просто привычка.

После окончания колледжа, сказала она, вот когда она станет художником. Когда составит корпус работ и найдет галерею, согласную их выставить. Когда продаст хотя бы пару картин. Мисти хотелось быть реалистом. Может, она станет учить живописи в средней школе. Или будет конструктором-чертежником или книжным иллюстратором. Делать что-то практическое. Не каждый может стать знаменитым художником.

Втискивая картину под свитер, Питер сказал:

– Ты могла бы стать знаменитым художником.

И Мисти сказала ему, прекрати. Просто хватит об этом.

– Почему? – сказал он. – Это правда.

Не отрывая глаз от телевизора, беременный картиной, Питер сказал:

– Ты такая талантливая. Ты могла бы стать знаменитейшим художником своего поколения.

Глядя на испанскую рекламу какой-то игрушки из пластика, Питер сказал:

– При твоем даре ты просто обречена стать великим художником. Колледж для тебя – напрасная трата времени.

То, что тебе непонятно, можно понимать как угодно.

Картина выпала, и он поймал ее. Питер сказал:

– Все, что тебе нужно, – это рисовать.

Может, за это Мисти и любила его.

Любила тебя.

Потому что ты верил в нее гораздо сильнее, чем она – в себя. Ты ждал от нее куда большего, чем она – от себя самой.

Прописывая крохотное золото шарообразных дверных ручек церкви, Мисти сказала:

– Может быть.

Она сказала:

– Но потому-то я и не хочу иметь детей…

Просто для протокола: это было довольно-таки остроумно. Все ее противозачаточные таблетки заменены малюсенькими леденцами-сердечками.

– Просто выходи за меня, – сказал Питер, – и ты будешь следующей великой художницей уэйтенлсийской школы.

Мора Кинкейд и Констанс Бёртон.

Мисти сказала, что всего две художницы не могут считаться «школой».

И Питер сказал:

– Три, считая тебя.

Мора Кинкейд, Констанс Бёртон и Мисти Кляйнман.

– Мисти Уилмот, – сказал Питер и затолкал картину под свитер.

Ты так и сказал.