Дневник

Кто-то сдирает с нее спецовку, вытирает ее кожу бумажными полотенцами. Из противоположного конца комнаты голос доктора говорит:

– Отличные работы. Очень впечатляюще.

Он перебирает стопку законченных картин и рисунков.

– Разумеется, они хороши, – говорит Грейс. – Только смотрите не перемешайте их случайно. Они все пронумерованы.

Просто для протокола: никто не говорит о Табби.

Они заталкивают руки Мисти в чистую рубашку. Грейс бесцеремонно расчесывает ее волосы гребнем.

Рисунок, стоявший на мольберте – девушка, утонувшая в океане, – упал вместе с мольбертом на пол и насквозь пропитался мочой и кровью. Он напрочь погублен. Образ разрушен.

Мисти не может сжать руку в кулак. Глаза закрываются сами собой. Влажная дорожка слюны стекает из угла ее рта, и боль от булавки в груди проходит.

Доктор и Грейс, они рывком поднимают ее на ноги. В коридоре их ждут еще какие-то люди. Множество рук подхватывают Мисти и плавно, как в замедленной съемке, спускают по лестнице. Она пролетает мимо печальных лиц, что глядят на нее с каждой лестничной клетки. Полетта… Раймон… и кто-то еще… Питеров блондинистый приятель из колледжа. Уилл Таппер. Мочка уха все так же свисает двумя острыми кончиками. Весь музей восковых фигур острова Уэйтенси.

Абсолютная тишина, только Мистина шина волочится, глухо стукая по каждой ступеньке.

Люди толпятся в мрачном лесу вестибюля, меж полированных деревьев, топчут мшистый ковер, но дружно подаются назад, когда видят, что Мисти несут в столовую. Здесь собрались все старые добрые островные семейства: Бёртоны, Хайленды, Питерсены и Перри. Среди них нет никого из летней публики.

Потом двери «Столовой Дерева и Злата» открываются настежь.

На столике шесть, крайнем правом в четвертом ряду от окон, лежит что-то, укрытое простыней. Профиль маленького лица, рельеф плоской девичьей груди. И голос Грейс говорит:

– Поторопитесь, пока она еще в сознании. Пусть увидит. Снимите простыню.

Разоблачение. Поднятие занавеса.

И за спиной у Мисти все ее соседи подаются вперед.

7 августа

Однажды в художественном колледже Питер попросил Мисти назвать цвет. Любой цвет.

Он велел ей закрыть глаза и не двигаться. Она ощутила, как он подошел к ней, встал близко-близко. Жар его тела. Она уловила запах его обдрипанного свитера, его кожи – горький запах полусладкого хлебопекарного шоколада. Его автопортрет. Его пальцы вцепились в ткань ее рубашки, и холодная булавка слегка царапнула ее кожу. Он сказал:

– Не шевелись, а то я ненароком тебя проткну.

И Мисти задержала дыхание.

Ты чувствуешь это?

На каждом свидании Питер дарил ей очередной образец своей помоечной бижутерии. Брошки, браслеты, кольца, колье.

Мисти ждала, закрыв глаза. Она сказала:

– Золото. Цвет: «золотой».

Проталкивая пальцами булавку сквозь ткань, Питер сказал:

– А теперь назови мне три слова, которые описывают золото.

Это старая форма психоанализа, объяснил он ей после. Изобретение Карла Юнга. Она основана на универсальных архетипах. В похожие игры играют на вечеринках, только эта поглубже. Карл Юнг. Архетипы. Колоссальное коллективное бессознательное всего человечества. Джайны, йоги, аскеты – вот та культура, в которой Питер вырос на острове Уэйтенси.

Не открывая глаз, Мисти сказала:

– Сверкающее. Роскошное. Мягкое.

Ее три слова для описания золота.

Пальцы Питера щелкнули крохотной застежкой брошки, и его голос сказал:

– Хорошо.

В той предыдущей жизни, в художественном колледже, Питер велел ей назвать животное. Любое животное.

Для протокола: брошка была золоченой черепашкой с панцирем из большого треснувшего стеклянного изумруда. Голова и ноги двигались, но одной ноги не хватало. Позолота была такой старой, что от трения о ткань рубашки металл уже успел почернеть.

И Мисти сняла черепашку со своей груди, разглядывая ее, любя ее без особых причин. Она сказала:

– Голубь.

Питер отступил от нее и махнул рукой: мол, пошли. Они брели по студенческому городку, меж коричневых зданий, поросших косматым плющом, и Питер сказал:

– А теперь назови мне три слова, которые описывают голубя.

Бредя рядом с ним, Мисти попыталась взять его за руку, но Питер сцепил руки за спиной.

Мисти сказала на ходу:

– Грязный.

Мисти сказала:

– Глупый. Уродливый.

Ее три слова для описания голубя.

И Питер посмотрел на нее – нижняя губа закушена, корругатор свел брови над переносицей.

В той предыдущей жизни, в художественном колледже, Питер попросил Мисти назвать образ, какой в ее воображении принимает вода.

Бредя рядом с ним, Мисти сказала:

– «Судоходство святого Лоренса».[40]

Он обернулся к ней всем телом. Он остановился.

– Назови три прилагательных для его описания, – сказал он.

И Мисти закатила глаза и сказала:

– Деловитое, быстрое, перенаселенное.

И подъемник его верхней губы задрал губу вверх, превратив лицо в маску брезгливости.

Во время той прогулки он попросил ее только об одной, последней вещи. Питер велел Мисти представить, что она сидит одна в комнате. Все стены там белые, и в них – ни окон, ни дверей. Он сказал:

– Опиши тремя словами, какое у тебя ощущение от этой комнаты.