Дневник

Парни с острова, они делали пирсинг на лбу, на сосках. Нацепляли брошки на пупы и скулы. Продевали ожерелья сквозь дырки в носу. С трезвым расчетом возмущать общественность. Вызывать отвращение. Чтобы ни одной девушке и в голову не пришло восхищаться ими, и каждый из них молился, чтобы не он, а другой парень встретил ту самую, пресловутую. Потому что в тот день, когда он на ней женится, все остальные парни получат свободу жить своей собственной жизнью. Как и три поколения их потомков.

Из грязи в князи.

Вместо прогресса остров застрял в этой вечной петле. Вновь и вновь повторяя старинную басню о процветании. Возрождая прошлое. Неизменный ритуал.

Невезучему парню должна была встретиться Мисти. Это она была мифической леди.

Прямо там, на гостиничной лестнице, Энджел и рассказал ей об этом. Он никогда не понимал, почему Питер бросил его и уехал на остров, чтобы жениться на ней. Потому что Питер упорно отказывался объяснять. Потому что Питер никогда ее не любил, сказал Энджел Делапорте.

Ты никогда ее не любил.

Ты, мешок с дерьмом.

И то, что тебе непонятно, ты можешь понимать как угодно.

Потому что Питер, оказывается, просто шел навстречу некой выдуманной судьбе. Порабощен суеверием. Порабощен островной легендой, и как Энджел только не пытался его отговорить, Питер настаивал на том, что Мисти – его судьба.

Твоя судьба.

Питер настаивал, что должен угробить свою жизнь, женившись на той, которую никогда не полюбит, потому что так он спасет всю свою семью, своих будущих детей, спасет все свое сообщество от нищеты. От потери контроля над их скромным, прекрасным миром. Их островом. Потому что система эта исправно работала уже много столетий.

Упав рядом с ней на лестнице, Энджел говорит:

– Вот почему я нанял его отремонтировать мой дом. Вот почему я переехал сюда.

Распластавшись рядом с ней, схватив ее за шину, Энджел Делапорте наклоняется близко-близко, его дыхание пахнет красным вином, и он говорит:

– Я просто хочу, чтобы вы мне сказали, зачем он замуровывал все эти комнаты. И номер 313 – здесь, в гостинице. Зачем, Мисти Мэри?

Зачем Питер пожертвовал своей жизнью, женившись на ней? Его граффити вовсе не были угрозой. Энджел говорит, они были предупреждением. О чем он пытался всех предупредить?

Этажом выше дверь открывается, и голос говорит:

– Вот она.

Это Полетта, портье. И с ней – Грейс Уилмот и доктор Туше. И Брайан Гилмор, заведующий почтой. И дряхлая миссис Терримор из библиотеки. Бретт Питерсен, менеджер гостиницы. Мэтт Хайленд из бакалейной лавки. Весь деревенский совет спускается к ним по лестнице.

Энджел наклоняется еще ближе, схватив ее за руку, и говорит:

– Питер не совершал самоубийства.

Он показывает пальцем на лестницу и говорит:

– Это они. Они его убили.

И Грейс Уилмот говорит:

– Мисти, милочка. Тебе нужно вернуться к работе.

Она качает головой, цокает языком и говорит:

– Мы так близко, так близко к финалу.

И руки Энджела, его кожаные водительские перчатки, отпускают ее. Он вскакивает, делает шаг назад, оказывается ступенькой ниже и говорит:

– Питер предупреждал меня.

Переводя взгляд с Мисти на толпу, идущую к ним, снова на Мисти, Энджел говорит:

– Я просто хочу понять, что происходит.

Руки хватают ее за плечи, хватают под мышки, тянут наверх.

А Мисти… Мисти может сказать лишь:

– Питер был гей?

Ты что, гей?

Но Энджел Делапорте пятится, спотыкаясь, спускается вниз по ступенькам. Он спускается на этаж, продолжая кричать им вслед:

– Я иду в полицию!

Он кричит во весь голос:

– Правда в том, что Питер пытался спасти всех от вас!

23 августа

Ее руки – свободно болтающиеся кожаные веревки. Ощущение такое, будто шейные позвонки стянуты ссохшимися сухожилиями. Воспаленные. Стертые, изъязвленные. Плечи свисают с хребта у основания черепа. Мозг – черный камень, спекшийся в голове. Ее лобковые волосы вновь отрастают, чешутся и плодят прыщи у катетера. Поставив перед собой новый холст, новый лист бумаги, Мисти берет карандаш или кисточку, и не происходит решительно ничего. Мисти заставляет свою руку двигаться, создать хоть что-нибудь, и выходит каменный дом. Розовый сад. Ее собственное лицо. Ее дневник-автопортрет.

Вдохновение улетучилось так же стремительно, как пришло.

Кто-то снимает с ее глаз повязку, и Мисти, щурясь, отводит взгляд от солнца, бьющего в слуховое окошко. Свет ослепительно ярок. Рядом с ней сидит доктор Туше, и он говорит:

– Поздравляю, Мисти. Все позади.

Он сказал то же самое, когда родилась Табби.

Ее самодельное бессмертие.

Он говорит:

– Может пройти несколько дней, прежде чем вы сможете ходить.

И он просовывает руку ей под мышку, обнимает за спину и ставит на ноги.

Кто-то оставил на подоконнике обувную коробку с Таббиной помоечной бижутерией. Мерцающими, дешевыми осколками зеркала, граненными под бриллианты. Каждая грань отражает свет под другим углом. Слепящие блики. Маленький праздничный фейерверк в лучах солнца, отскакивающих от волн океана.

– Хотите посидеть у окна? – говорит доктор. – Или лечь в кровать?

Вместо «лечь в кровать» Мисти слышится лечь умирать.