Он был тонким ростком, а не могучим деревом. Однако в Нем было нечто особенное: никто никогда не видел, чтобы Он отвергал людей, приходивших с проблемами. Когда женщины плакали, Он подкреплял их. Когда старикам было одиноко, Он тихо сидел рядом с ними. В этом не было ничего сверхъестественного, но впалые, переполненные любовью глаза действовали сильнее, чем любые чудеса. В отношении же тех, кто отвергал и предавал Его, с Его уст не слетало ни слова упрека. Что бы ни происходило, Он был мужем скорбей, молящимся лишь о спасении этих людей.
В этом — вся жизнь Иисуса. Все это кажется ясным и простым, как китайский иероглиф, нарисованный на чистом листе бумаги.
15 сентября
Московские журналисты
На удивление вежливый прием, устроенный нам в Москве, заставлял меня нервничать. В 1991 году в Советском Союзе все менялось молниеносно, и все же я понимал, что отношение к христианству в полностью атеистическом государстве не могло потеплеть за один день, а потому ожидал по-настоящему содержательного диалога. Я хотел, чтобы нашей группе из 19 христианских лидеров США задавали трудные вопросы о том, какие перемены может принести христианство в страну, которая трещит по швам. Как я думал, на подобные вопросы можно рассчитывать от вечно циничных, напористых журналистов.
Однако я ошибался. Вот что произошло в московском Доме журналиста. Рассевшись на освещенной прожекторами сцене в небольшом зрительном зале, мы, христиане из Северной Америки, по очереди представились. Обычно молчаливый Рон Никкель из Международного тюремного братства в тот день был настроен решительно. «Уинстон Черчилль сказал, что об обществе можно судить по его тюрьмам, — начал он без обиняков. — Если судить по этому стандарту, то, как СССР, так и США — это трагедия. Наши тюрьмы просто ужасны.
Я побывал в тюрьмах по всему миру и общался с социологами, психологами и экспертами по уголовному праву. Никто из них не знал, как перевоспитать заключенных. Однако мы убеждены в том, что Христос может преобразить человека изнутри, и я видел огромное число тому доказательств. Иисус и Сам стал заключенным и был казнен, но воскрес из мертвых. Сегодня много заключенных тоже воскресли благодаря Ему».
После этого Рон упомянул об одном преступнике в Индии, который на протяжении 21 года попадал за решетку несколько десятков раз. Он просто не мог вырваться из этого порочного круга, пока не обрел Христа. Озадаченный тем, что этот человек давно не оказывался на скамье подсудимых, местный судья приехал к нему домой и спросил, что произошло. «Меня впервые в жизни кто-то простил», — ответил бывший преступник.
В аудитории воцарилась гробовая тишина, после чего эти «вечно циничные, напористые журналисты» сделали то, что мне даже и в голову не могло прийти: они разразились громкими, продолжительными аплодисментами. А потом они засыпали Рона «каверзными» вопросами: «Что это за прощение? Как мы его можем обрести? Как вы пришли к познанию Бога?» Позже один из журналистов рассказал нам, что в СССР люди его профессии питают особую приязнь к заключенным, поскольку многие из них сами оказывались за решеткой.
16 сентября
Доброта без Бога
Представители редакции газеты «Правда» на встрече с нами с энтузиазмом отметили, что у христианства и коммунизма много общих идеалов. Некоторые из них даже назвали коммунизм «христианской ересью» из-за его акцентов на равенстве, единстве, справедливости и расовой гармонии. Тем не менее, «семьдесят четыре года на пути в никуда», как русские теперь с сарказмом отзывались о своем марксистском прошлом, показали, что величайший социальный эксперимент в истории человечества оказался ужасающе провальным.
Классические марксисты проповедовали атеизм и яростно сражались с религией по понятной причине: чтобы вдохновить рабочих решительно восстать против угнетателей, марксистам нужно было убить всякую надежду на небесную жизнь за пределами жизни земной и всякий страх перед Божьим наказанием.
Румынский пастор по имени Йозеф Тон однажды написал следующее о противоречии, лежащем в самой сути марксистского взгляда на природу человека:
[Они учат] школьников, что жизнь — это результат случайных комбинаций материи, и что она подчиняется дарвинистским законам об изменчивости и естественном отборе. Не существует никакой загробной жизни, никакого «спасителя», который мог бы вознаградить за самопожертвование или наказать за эгоизм и жадность. И после того, как школьников учат всему этому, меня направляют к ним наставлять о необходимости быть великодушными мужчинами и женщинами, прилагающими все свои силы к тому, чтобы творить добро на благо общества. Но у них же нет мотивации для доброты! Они видят, что в чисто материалистическом мире всем обладает тот, кто гребет под себя. Почему же они должны быть самоотверженными и честными? Какой мотив можно им предложить, чтобы они прожили полезную для других жизнь?