Дневник чайного мастера

В здание вокзала вошел мужчина с серым лицом, неся на плече огромную сумку. Неподалеку от входа прогуливалась группа военных, мерно ставя ноги в тяжелых сапогах на пыльные камни и держа руки на рукоятях длинных сабель. Маленькая девочка в синем платье, что-то напевая, прыгала через скакалку, а ее мать грызла рядом семечки, то и дело поглядывая на часы.

Отец вышел из вагона.

— Пойдем? — спросил он.

Я еще раз посмотрела на маму. Она сидела у окошка вагона — такая бесцветная этим ярким солнечным днем, точно старая фотография в альбоме. Мы пошли, а она все смотрела нам вслед и — я уверена — смотрела еще долго после того, как мы исчезли из вида. Если она и хотела отказаться от поездки, выйти из поезда и вернуться с нами в домик чайного мастера, то она этого не сделала.

Прежде чем отправиться домой, мы решили зайти на местный рынок. Нам нужна была лавка, где торговала высокая, смуглая и немного сутулая женщина. Ее звали Изельда — я помнила ее с детства. Отец попросил показать нам лучшие сорта чая, какие только у нее были. Хозяйка положила на стойку три маленьких тряпичных мешочка и открыла их. Сначала я подумала, что отец собирается осмотреть каждый по очереди, но он вдруг кивком показал, чтобы это сделала я. Это был первый раз, когда мне позволили самостоятельно, без чужой помощи выбрать чай.

Я брала по отдельности каждый мешочек. Листья чая в первом были темно-зеленые — почти черные — и длинные, у них был немного сладковатый аромат. Во втором — ярко-зеленые листья, связанные в бутончики, — они должны раскрываться в горячей воде. У этих аромат был свежий и легкий — я даже представила, как они развернутся, как раскроется их аромат, если их заварить в воде из источника. В третьем зелень была с оттенком серебра, а листья скручены в форме капель — то, что я искала: аромат тёк — иначе и описать невозможно. В нем соединились тона свежесобранного чая, влажной земли и ветра, обдувающего ветки чайного куста, рождающего едва уловимый аромат, переменчивый, мерцающий, точно отблески на поверхности воды или как тени: он то казался сильным, то вдруг исчезал в никуда и возвращался вновь.

— Этот, — сказала я, протягивая мешочек отцу.

— Сколько? — спросил он у Изельды.

Она назвала стоимость одного ляна, как это принято у торговцев чаем. Услышав цену, я не сомневалась, что отец откажется, однако его лицо осталось невозмутимым, и он назвал меньшую стоимость, предлагая Изельде поторговаться, но она с любопытством посмотрела на него и кивнула головой.

— Мы возьмем пол-ляна. Этого должно хватить для церемонии посвящения, — сказал отец.

Он достал из сумки пустой мешочек, и Изельда отмерила в него нужное количество чая. Еще мы взяли два ляна другого чая — подешевле — для менее праздничных церемоний, потом еще каких-то специй и продуктов, которых не продавали в деревне.

На обратном пути я старалась не смотреть на пустое переднее сиденье солнцекара. Смотрела назад — туда, где остался город, смотрела на уходящую назад пыльную равнину и удаляющуюся тонкую полоску моря на горизонте, сверкающую в лучах вечернего солнца, словно чешуйчатая кожа гигантского дракона.

Отец полностью сосредоточился на подготовке обряда моего посвящения. Он позвал нескольких мужчин из деревни подсобить ему с восстановлением чайного домика и сада. Ян, отец Саньи, тоже вызвался. Он внимательно присматривался к настоящим доскам и дорогому инструменту, заказанным отцом в городе; Ян был рукастым, только ему редко удавалось поработать с хорошим материалом. Отец проводил все время на стройке, а я тем временем прибиралась в доме и собирала поспевший урожай. Наши ягодные кусты и вишневые деревья немного пострадали при обыске, а вот грядка с овощами — та вообще была перерыта солдатами. Хотя кое-что осталось, так что работы хватало: из крыжовника сварить варенье, вишню и сливы засушить на зиму, из подсолнуха и амаранта вытряхнуть семечки, миндаль — собрать, пастернак и морковку — убрать. А еще нужно заказать у пекаря пирог, проверить состояние бутылок, сшить у портного одеяние чайного мастера для меня и каждый день по разу проходить весь ритуал посвящения от начала до конца.

Казалось, отец решил больше не говорить о мамином отъезде. На четвертый день он увидел меня с тряпкой и ведром, открывающей дверь в ее комнату, и сказал:

— Не нужно.

Я посмотрела на него и отвернулась, потому что не хотела видеть его лица.

— Пускай все останется, как есть.

— Если ты так считаешь, — ответила я и подумала, что все не может так оставаться, не может, как бы я или он этого ни хотели. Пыль скапливается вокруг ножек мебели, пауки плетут сети в углах, и книжные страницы желтеют в молчании. Стекло в окнах незаметно стекает вниз, природа за окном меняется каждый день: свет падает под другим углом, ветер треплет ветви деревьев быстрее или медленнее, зелень покидает листву, а по стволам деревьев бегут новые муравьи. Мы не видим, как все это происходит, и если на время отвлечься, то потом уже не признать того, что видел когда-то. Этот дом стал другим после отъезда мамы, и мы оба это знаем.