Дневник чудотворцев

Петру и здесь было всё знакомо. Домом его был не только Вяткинский городок, но и все эти заливные луга, цветущие поля и чудная лесная тайга, раскидывающая своё великолепие на тысячи вёрст вокруг. А не так давно он захаживал по этим живописным метам, изучая метр за метром, скорее больше из любопытства, чем из-за научного интереса, а может быть, причина прогулок была и вовсе совершенно в другом, ведь именно здесь порой они устраивали встречи вместе со своей возлюбленной невестой, прячась вдали от постороннего глаза под покрывалами гостеприимного леса. И глухое повторяющееся раз за разом «ку-ку» серенькой невзрачной кукушки казалось совершенно гармонирующим и таким прелестным звучанием, что кругом была голова, и земля уползала куда-то из под ног, отчего спиной начинаешь ощущать мягкую перину травяного ковра и в ноздри ударяет аромат неведомых цветов и спелых ягод. А рядом она. Светлая, улыбчивая, словно весна. Её необычайный образ сокрыт так глубоко в сердце, что никто никогда его там не разыщет, и даже сам профессор Сапожковский. На что, конечно же, и надеялся юный Петр.

Дилижанс тем временем совершенно не медлил, и уверенно преодолевал версту за верстой, унося путешественников вглубь сибирского континента. Путь предстоял долгий и совершенно не лёгкий. Пункт назначения на первом этапе – укрепление Бухтарминское, откуда путешественники начнут отчёт для экспедиционной кампании, где и находится тот самый таинственный Камень. Но чтобы добраться до назначенного места предстояло преодолеть около двух тысяч с половиной вёрст, сквозь леса, болота и горную местность, и всё время в одной и той же бричке. Сапожковский рассчитал на путь до Бухтармы с запасом в целый месяц, естественно с учётом необходимых остановок и пополнения запасов. Пётр прекрасно знал маршрут: через Пермь на юг к Троицку, а далее вдоль Казачьей Линии до Омска, от Омска до Семипалатинска и так до Бухтарминска. Путь не малый, но он должен стать для Петра чем-то совершенным.

Кучер, он же почтальон, был мужиком на вид самым простым. Бритое лицо, глубоко посаженные маленькие глазёнки. Был он из вотяков, справно служивших на государственной почте. Его, также как и Петра, мало забавляли излишние разговоры, и больше всего он интересовался лошадями, постоянно находящиеся у него перед носом, а также качество дороги, по которой предстояло держать курс. Вдобавок ко всему, его просто наняли на временную службу, и заводить какое-то близкое общение с людьми высокочинными было бы несколько неправильным.

Дорога вела ровно, лишь изредка попадались весомые булыжники, которые с ловкостью кучер-почтальон объезжал, направляя тройку в нужном направлении, отчего естественно путников недурно сотрясало, хотя, казалось, даже это не могло сбить со своих мыслей Сапожковского. Он продолжал что-то упорно зачитывать в своей увесистой записной книжке, иногда чиркая карандашом какие-то необходимые и известные только ему одному заметки. На что Пётр совершенно не обращал ни малейшего внимания. Тишина его манила больше, чем пресловутая болтовня. Тем более что с таким человеком как Борис Борисович не может произойти никакая светская задушевная беседа, так, по крайней мере, думалось самому Самарину.

Распластавшись на сиденье, кое-как занимая удобную позу, среди наваленного склада вещей и почтовых коробов с корреспонденцией, Пётр продолжал рассматривать яркие краски природных красот. Мысли о родном доме не переставали его покидать буквально с первых же минут езды, а уже теперь, когда перед глазами стали мелькать видимо одному ему неизвестные деревеньки с перекосившимися крышами и с зарастающими мхом отсыревшими оградками, наводили какую-то чрезвычайную тоску, но такую не противную, а скорее больше окрылённую. Юный путешественник получил величайшую возможность и честь, и теперь оставалось наслаждаться.

Вот уже добрались до Слободского, а кругом совершенно ничего не менялось и оставалось всё тем же близким. Пыль прибивалась от тяжести колёс, поднимаемая бешеной прытью лошадок. Несколько часов пути позади и первая остановка была очень кстати. Путники наконец-то смогли размять затёкшие конечности, особенно Пётр, которому такие дальние поездки были в диковину. Но показывать свою утомлённость профессору он не посмел, поэтому ловко принялся помогать разгружать почтальону посылки. Сапожковский же уверенными шажками направился к станционному смотрителю, словно в гости к давнему знакомому. Двери распахивал сам, и скомандовал сейчас же принимать почтовый груз и запрягать новую тройку. Видно было, что Бориса Борисовича знавали и в этих местах, где задерживаться он не очень то и хотел. Хотя скорее это связано больше с его запланированными сроками путешествия. Ни одна минута не должна была быть потеряна. Всё приказанное профессором утвердительно было исполнено, и, заполучив дополнительной порции посылок, экипаж тронулся по прежнему курсу.