Дневник Дейзи Доули

— Нет, — отозвалась она. — Я же как Майлс. Для меня есть только одна вещь, которая хуже одиночества. Сожаление о собственном одиночестве.

— Но неужели тебе не одиноко?

— Бывает, но, когда я просыпаюсь среди ночи и мне не по себе, я каждый раз думаю — было бы мне лучше, лежи кто-нибудь рядом, или же меня бы это раздражало? Обычно я прихожу к выводу, что раздражало бы.

Кухонная дверь открылась, и на пороге возник Майлс — взлохмаченный, в помятой рубашке и трусах. Меня кольнула совесть: я подумала о Максе, который спит там, наверху, у меня в комнате, на узенькой койке, такой же длинноногий и красивый. Майлс улыбнулся:

— Глазам своим не верю. Наконец-то это случилось!

— Что? — хором спросили мы.

Сердце у меня упало. Неужели у Майлса завязался роман с Джесси?

— Двадцать лет я терплю твои идиотские любовные похождения, Дейзи, двадцать лет наблюдаю настоящий зверинец твоих дружков, и вот ура — мне, кажется, понравилась твоя новая пассия. Я серьезно. Макс — отличный парень.

— Ну а что насчет вас с Джесси? — нервно поинтересовалась я. — Наконец-то познакомились поближе?

Майлс подмигнул Джесси.

— Скажем ей или помучаем? — спросил он.

Джесси покачала головой.

— Дейзи, когда же ты наконец запомнишь? Майлс замечательный и притягательный и все такое прочее, но одиночки меня не возбуждают. Я предпочитаю спать с женатыми, причем с удачно женатыми, потому что нет риска, что они захотят бросить жену.

— Во-во, в точности мое кредо! — обрадовался Майлс. — Я держусь того принципа, что ни в коем случае нельзя спать с бабами, несчастливыми в браке, а то переспит со мной такая и захочет свинтить от мужа.

— Да вы просто два закоренелых романтика! — съязвила я.

Испытав странное облегчение, я тем не менее не без зависти смотрела, как Майлс шутливо ерошит волосы Джесси, и думала: а вдруг все-таки быть любимой лучше, чем обрести понимание?

Хотя на выходных я ничем себя не выдала, но разлад между Джесси и Люси не переставал меня тревожить. Они были такие разные и в таком разном состоянии — и в смысле морали, и по части эмоций, а я все время оказывалась между ними буфером и изо всех сил пыталась сохранить нашу дружбу и не допустить между ними ссоры — и ужасно устала. И к тому же во многом занимала промежуточное положение между ними. Кроме того, беспокоила меня и собственная нерешительность по поводу Макса Найтли. Поэтому я решила ненадолго сменить обстановку и отдохнуть от понятного напряжения, вызванного совместной жизнью с Джесси. Я отправилась в гости к своей подруге Наташе — той самой, что в свое время познакомила меня с Джулиусом.

Наташа вышла замуж за Перегрина и переехала в Норфолк. Меня очень радовало, что мы сохранили прекрасные отношения, хотя избрали совершенно разные пути в жизни. Наташа предпочла пойти по протоптанной дорожке в тихую и надежную гавань — предпочла предсказуемую жизнь, в которой мало что может измениться. Они с мужем до сих пор ходили все в те же гости и на те же праздники, что и двадцать лет назад. Разница была лишь в том, что теперь они брали с собой собак и отменно воспитанных детей. Но даже в молодости, летом 1988 года, когда мы больше всего общались, я уже знала, что никогда не соглашусь на такую легкую жизнь, которую предпочла Наташа. Тогда подобная жизнь — в стиле «Возвращения в Брайдсхед»[1] — пленяла и Наташу, и людей ее круга, и до сих пор казалась им самой подходящей. Загородный дом, местная аристократия, узкий круг знакомых, свои люди, охота, прогулки, пикники, коктейли и балы… Возможно, за это время изменилась манера одеваться, теперь можно было выйти выпить перед ужином в джинсах, топе с блестками и на шпильках, но в целом послаблений и отступлений от этикета не допускалось. В остальном балы в вечерних нарядах, домашние праздники и жесткая формальность, припудренная легкой фривольностью — все это оставалось неизменным.

Все это могло вскружить мне голову, но тем не менее я пошла на своего рода бунт. От этих бесконечных вечеринок и балов, где блестело настоящее фамильное серебро столовых приборов и на столах красовались вазы с грушами из собственного сада, от бессмысленной светской болтовни, от чириканья, фальшивых ахов и восторгов я только все больше злилась и бесилась. Ну почему высшие классы неспособны говорить хоть о чем-нибудь серьезном? Боже упаси, на этих вечеринках никто не обсуждал столь прозаические темы, как, например, чувства. Речь шла только о внешнем и никогда о внутреннем. Среди людей этого круга попадались экземпляры, чьи амбиции не заходили дальше того, чтобы проехать по Африке на «феррари» или покататься на слаломных лыжах в Швейцарии. Как насчет поло на слонах? Эти люди никогда не заглядывали себе в душу — они были слишком заняты своим внешним видом. В общем, я решила, что все они поверхностные пустышки, и плюнула на них. Утешалась я тем, что, может, по части любовных побед я пока ничего не достигла, но зато способна на истинные чувства.