Дневник дьявола

Прежде чем приняться за описание встречи, а точнее, встреч Фишмана с моим отцом, я на мгновение вернусь к моменту, когда слуги дядюшки Сэма выпустили нас из казарм в Бейруте. Фишман решил, что мы немедленно покидаем Ливан. На мой вопрос, возвращаемся ли мы в Сирию, он не ответил, очевидно, посчитав его риторическим. Мы молча шли в сторону гостиницы. Мне не давала покоя гнетущая тишина. Завидев перед нашим временным жилищем несколько знакомых корреспондентов, Адриан решительно схватил меня за руку и потащил в противоположном направлении. Гиены жаждали крови. Всем уже было известно, кто сфотографировал взрыв самолета. Они рассчитывали на сенсационное интервью. Может быть, даже хотели расколоть меня, так чтобы можно было наконец заклеймить позором счастливчика. Каждый из них на моем месте сделал бы то же самое. Даже если бы он знал, что на борту находится ребенок! Подлые гиены! Прочитав этот фрагмент и зная биографию Фишмана, я наконец-то понял, почему он так отреагировал на историю, которую я тогда рассказал ему… Однако ничто не может оправдать его совершенно неадекватного поведения после того, как он услышал невинный анекдот, с помощью которого я хотел помочь ему немного расслабиться. Когда я закончил, он неожиданно, не сказав ни слова, отвесил мне пощечину и пошел дальше, в то время как я, удивленный и униженный, сполз на землю, схватившись за нос. Оцените сами (помня, что он обрек на смерть тех людей в самолете):

Итак, мы повернулись спиной к дожидавшимся нас стервятникам и быстро зашагали прочь.

— Однажды к воротам рая подошли двое мальчиков. Они трагически погибли, в одно и то же время, хотя и в разных местах, им обоим было по четыре года. Один был белым, а другой чернокожим… — Фишман уже отпустил мою руку и торопливо удалялся от гостиницы, хотя мне показалось, что, когда я заговорил, он едва заметно повернул голову в мою сторону. — Святой Петр сначала погладил белого мальчика по золотым кудрям и сказал: «Как ты прекрасен, как хорош, такой белый, голубоглазый, без малейшего изъяна, я дам тебе крылья, и ты станешь ангелом», — я почувствовал, что Адриан слегка замедлил шаг. — Потом он обратился к негритенку: «А ты, такой прелестный, такой шоколадный… я дам тебе крылья, и ты превратишься в муху».

Фишман остановился и взглянул на меня, словно не поняв, а его глаза приобрели темно-синий оттенок.

— Что с тобой? — спросил я. — Ведь сын посла был белым…

И тогда он ударил меня по лицу. И пошел прочь.

Однако вернемся — точнее, перенесемся в будущее — в 1991 год, к моменту нашего возвращения из Израиля. Мой отец был очень популярным психотерапевтом, и только слава Фишмана и то, что я замолвил за него словечко, позволили сначала договориться о встрече, а позже — провести недолгий курс терапии в течение нескольких последующих недель, до тех пор, пока взволнованный Адриан не выбежал из отцовского кабинета, хлопнув тяжелой дубовой дверью, чтобы уже никогда туда не вернуться. Еще немного, и я бы рассказал ему все! Эти слова касаются именно того, последнего сеанса психотерапии. Однако обо всем по порядку.