Дневник длиною в жизнь. История одной судьбы, в которой две войны и много мира. 1916–1991

Вчера мне пришлось прервать свое писание, потому что пришла бабушка и мы пошли с ней ворошить сено, которое потом свезли в пуню. Затем, пообедав, мы пошли на поляну сгребать сено. Пробыли мы там до вечера. Там же на соседней поляне пахал Коля Антоновский. Мы с ним поговорили, посмеялись и пошутили насчет моей поездки в город. Домой пришли мы уже вместе со стадом. До чая, пока было светло, мы поиграли в городки. Когда мы сели чай пить, то было уже темно и ребята были все на улице. Выпив на скорую руку кружку чаю, я ушла на улицу, потому что у меня не хватало терпения сидеть дома, когда на улице уже есть ребята. Прежде чем описывать вчерашний вечер, начну описывать вечера с понедельника. Итак, забрались мы на крыльцо. Вскоре пришли другие ребята, из девчат же пришла только Ольга, маленькая ростом, но чрезвычайно полная девчонка, которая служит нянькой в одной семействе. Да, пришла еще Таиса, работница в одном доме. Что мы делали на крыльце? Да ничего. Шутили, баловались, бузили. Вернее говоря, мы занимались бессодержательной болтовней и детским баловством. Но всем было весело. Потом ребята сходили за яблоками, и захрустели у всех на зубах незрелые плоды. Потом кто-то вздумал кидаться этими яблоками, и пошла перестрелка. Я сидела рядом с Колей Антоновским и занималась тем, что длинным гвоздем била его по руке. Это глупо, но бывают иногда моменты, когда глупости кажутся очень умными делами. К концу Ольга и Таиса ушли, и мы с Маней остались одни среди ребят. Ребята тоже стали расходиться, и осталось нас в конце концов четверо, два Николая и мы с Маней. Маня хотела уйти и оставить меня с Колей Осипушкиным, но я не осталась, моя страсть к Коле стала проходить и переноситься на другого Колю, Антоновского. Сейчас мне пришла в голову мысль: для чего я пишу дневник? Для простого описания того, что я делаю, или для записи всех моих тайн и мыслей? Простое описание того, что я делаю, без записи моих секретов и мыслей неинтересно, а писать в дневнике свои самые затаенные мысли я не могу. Я их скорее выложу перед кем-нибудь, чем перед собой, мне иногда стыдно бывает своих мыслей. Но все-таки попробую выложить себя всю дочиста в дневнике. Закончу вечер понедельника. Домой пошли мы трое: Маня, Коля и я. Побузили около моего крыльца и разошлись. Время было 12 часов ночи. На следующий день таким же образом забрались мы к Осипушкиным на крыльцо. Кроме Таисы и Ольги, пришла еще Зоя, племянница Коли Антоновского и ровесница ему. Шура-кузнец вынес балалайку, Зоя и Маня пели. В этот вечер девчата ушли раньше, ребята некоторые тоже. Маня занялась с нашим Шурой, на мою же долю остались два Николая и Шура с балалайкой. Коля Осипушкин сидел со мной рядом и все двигался и двигался ко мне, пока уже двигаться было некуда. В конце концов он положил голову на мое плечо. Я не отстранилась. Что тут особенного? Это не в городе, где можно каждую минуту ожидать какой– нибудь гадости. Здесь проще и невиннее отношение мальчишек к девчатам. Опять надо прерывать писание. Сейчас буду мыть голову.

Сейчас пообедали. Погода пасмурная, все сидят дома, дедушка с бабушкой спят. Итак, продолжаю.

В том, что Коля положил мне голову на плечо, нет ничего дурного. Он это делал без задней мысли, а мне не было причины противиться этому. Скажу по совести, мне была приятна его близость. Следую своему обещанию и пишу в дневнике все, до единой капли. Наш Шура предложил ребятам папирос. Они закурили. Коля, пользуясь тем, что свет его папиросы освещал мое лицо, близко подвинулся ко мне, так близко, что я не могла пошевельнуться, а его лицо чуть не прикасалось к моему. Он пускал дым в мое лицо, я не отвертывалась. Мне была приятна эта близость. Да и какой молоденькой девчонке это было бы неприятно?[11] Тем более что ночь была такая теплая и довольно темная, хотя луна и пробивалась чуть-чуть из-за туч. На крыльце так хорошо и уютно, а кругом тишина… Шура и Маня вполголоса о чем-то разговаривали, Шура-кузнец что-то наигрывал на балалайке, Коля А. около него, а тут рядом со мной сидит Коля О. и с улыбкой глядит на меня. Наша болтовня глупа и невинна, но все это так приятно, что, думается, так и сидела бы всю ночь, чувствуя на своем лице чужое дыхание и видя ласковое лицо, чуть не прикасающееся к моему. В этот момент я ни о чем не думала, только видела другого Колю, который мне был так же близок, как и тот[12].