Сели вчера обедать, и вспомнился мне другой обед, и опять слезы. После обеда пошла к Марусе. Хотела было рассказывать ей про свое житье-бытье в деревне и не могла. Одна лишь мысль о деревне заставляла мое сердце больно ныть и вызывала на глаза слезы. Вот и сейчас, ела горох, который мы привезли из деревни, и вспоминалась мне та поляна, где мы его рвали, и опять слезы. И так каждую минуту. Чуть дам волю своим мыслям, унесутся они в небольшую деревеньку, в старую маленькую избу, глянут там на старого дедушку, бабушку… Опять заплакала, прямо нет возможности писать. Да и что писать? Разве можно на бумаге выразить ту тоску, то беспредельное горе, которое сейчас у меня на сердце? Конечно, нельзя. И сотую долю того, что есть на сердце, не выразить на бумаге. Пишу потому, что нечего делать, что очень тоскливо и не с кем поделиться горем[33]
. Если бы высказать всю свою тоску кому-нибудь или же хотя бы наплакаться вволю, то легче бы стало, но, к сожалению, рассказать про тоску некому, а плакать нельзя. Сейчас схожу к Марусе, хоть с ней поговорю, может, легче станет, а то уж очень тяжело, даже голова заболела от сдерживаемых слез.Еще один день прошел. Сегодня я была как будто спокойнее, но только наружно. Внутренне мне было так же тяжело, как и прежде. Правда, слез сегодня не было, но на сердце очень тяжело. Минутами как будто забываюсь, но ненадолго. Тоска не оставляет меня. С утра было как будто ничего, думала, перестану тосковать. Но потом после чаю, когда стала я стирать, опять заныло в груди. Стала думать, что-то там теперь делают, вероятно, еще многие лен берут, тем более что погода хорошая. Как там теперь хорошо. Солнышко, зелень, тишина… А здесь?.. И говорить не хочется. А сердце ноет, ноет… Целых полдня, до самого обеда, я все стирала и гладила и все старалась как-нибудь рассеяться. После обеда пришла ко мне Савинова. Она уже скоро месяц как в Москве, поступала на курсы стенографии и в школе учиться больше не будет. Поговорили с ней о том, как провели летнее время, как погуляли. Она заметила, что я поправилась. Об этом я слышу ото всех, но меня это мало радует, сейчас мне все равно, какая я ни есть. После того как ушла Савинова, я отправилась в свою школу узнать, принят ли Алексей. Его там не приняли и перевели в 13-ю школу. В школе видела Петра Николаевича и Глена. После школы пошла к Марусе. Посидела у ней. Она не в духе, как это почти всегда с ней и бывает. От нее я пошла домой пить чай, уговорившись с ней пойти после чая гулять. Но, как это почти всегда с нами случается, прогулки наши расстроились. У ней болит нога, и ходить она много не может. Вышли мы с ней на бульвар, посидели немного на лавочке и домой. Такая меня досада взяла, и вспомнилось мне деревенское гулянье по темной улице, в тишине, без народа, но гораздо веселее, чем городское. Здесь светлая улица, много народу, но никто тебя не знает, и ты никого не знаешь и чувствуешь себя какой-то потерянной среди этой массы незнакомого народа. А в деревне, что дома, что на улице, разницы никакой, везде тебя знают, и ты всех знаешь и так это свободно себя чувствуешь и ведешь себя более естественно, чем здесь.
Пришла я с улицы, вышла на балкон и затосковала, заволновалась так, что и сказать нельзя. Гляжу на темное небо и думаю: темно теперь в деревне, тихо. Может быть, сидят где-нибудь ребята, а с ними и Маня. Может быть, обо мне вспоминают, думают, что веселюсь я теперь, и не знают того, как мне хочется туда, к ним, как рвется и ноет мое сердце в тяжелой тоске по деревенской тишине, по покинутым друзьям. Что бы я не отдала за то, чтобы очутиться сейчас там, глянуть хоть одним глазом на дедушку и бабушку, на подруг, на ребят и на моего друга Колю. Коля, милый, что ты сейчас делаешь, о чем думаешь? Скучаешь ли ты обо мне или же и думать забыл о своей Тане? Как мне хочется тебя увидеть, как хочется по-прежнему прильнуть к твоей груди, забыться в крепких объятиях. Боже, как это недавно все было, а кажется, век уже прошел с тех пор. Скоро ли я дождусь теперь того времени, когда снова увижу тебя. Будешь ли ты по– прежнему любить меня или же изменишь мне? Ах, Коля, тяжело мне, ах, как тяжело…