Дневник длиною в жизнь. История одной судьбы, в которой две войны и много мира. 1916–1991

Вчера вечером мне удалось немного рассеяться и забыть о своем горе. Ходила с Марусей гулять. С нами ходила еще ее подруга, Ольга Никольская. Посидели на бульваре, посмеялись, и я немного забылась. Но как только пришла домой, так тоска с прежней силой схватила меня. И когда это кончится, не знаю. Но если это так будет долго продолжаться, то трудно мне будет учиться. Теперь буду с нетерпением ждать Рождества, потому что думаю на каникулы съездить в деревню. И долги же мне покажутся эти несколько месяцев, что осталось до Рождества, с целую вечность. Кроме того, теперь с нетерпением буду ждать письма от Коли, я ему оставила свой адрес, и он обещался писать, не знаю, насколько он окажется верен своему обещанию. Его письмо было бы для меня большой радостью и несколько облегчило бы мое страдание. Как ни тяжело мне сейчас, но в первый день моего пребывания здесь мне было тяжелее. Это был день слез, день ужасного, черного отчаяния. Я тогда не знала, зачем я буду дальше жить, чем я буду интересоваться, когда у меня нет никаких желаний и нет ни к чему интереса. Мне было все безразлично. Мне ничего не хотелось. Я не представляла себе никаких радостей в будущем. Мне было все равно, что бы со мной ни случилось. Весь мой мозг был занят лишь одной мыслью, что кончились веселые дни, нет больше тишины и покоя, нет больше Коли. В душе у меня был какой-то ужас. Я не знала, что я буду делать дальше, что мне, собственно, нужно делать? Что предпринять, чтобы не так сильно убиваться? Я терялась и еще больше тосковала о деревне. А как мне тогда хотелось плакать… Но нельзя было, и я крепилась, крепилась весь день, но вечером не выдержала. Только что попила чаю, хотела поиграть на гитаре и спеть. Как раз сидела у меня Маруся. Только взяла я в руки гитару и заиграла цыганского, чувствую, что не выдерживаю, давят меня слезы. Бросила я гитару, уткнулась в диван и заплакала, да так горько, как не плакала никогда в жизни. Мама с тревогой стала спрашивать, о чем это я, стала ругать, что нельзя так скучать, да и по ком, по деревенским хулиганам. Маруся тоже стала уговаривать, но я дала волю слезам. Однако плакала я недолго. Вышла на балкон, освежилась, а потом опять взяла гитару и через силу заставила себя петь.

В этот же вечер пришла к нам Нюша. Она ходила в школу узнавать насчет Алексея и зашла к нам. Она была в новом пальто и фетровой шляпе и казалась очень интересной. Поговорили, порассказали новостей, я старалась казаться веселой, но на душе было тяжело. Я не могла дождаться ночи. Ночью я надеялась высказать все свое горе, всю тоску сердечную излить в слезах. Но желание мое не исполнилось. Не успела я в тот вечер лечь как следует на постель, как уже заснула крепким сном. Это сказалась бессонная ночь. Ведь в день отъезда я прогуляла всю ночь, и в поезде удалось уснуть всего часа три. Но зато я поспала на другой день утром. Проснулась, когда еще все спали, раздумалась о деревне и ну плакать и плакала до тех пор, как не пришла мама будить меня. Но эти слезы были какие-то тяжелые, они не облегчили меня.

Эх, тоска, тоска, изведешь ты меня, иссушишь, как сушит солнце одинокую былинку в поле. Кончаю писать. Ложусь спать.

13 сентября, четверг

Я только что встала. Завтракать еще не скоро, и поэтому я села писать. Сейчас продолжу писание того, как я провела праздник Успения в деревне.