Дневник длиною в жизнь. История одной судьбы, в которой две войны и много мира. 1916–1991

Следующий день было воскресенье. Вечером я была, конечно, на улице. С участка приходила гармонь и участковые ребята. Конечно, были танцы. Мы с Ольгой, как нетанцующие, шатались по улице, а потом уселись как раз против круга на бревне. Вначале мы сидели одни, но потом к нам стали подходить ребята, Коля Осипушкин уселся было с нами, но потом ушел. Потом подошел Коля Антоновский и сел рядом со мной на земле. Потом он ушел, потом опять пришел и сел рядом с Ольгой. Я посидела немного и ушла, да так быстро, что и самой показалось смешно. За мной следом побежала Ольга и спросила, не ревную ли я. Я отвечала, что нет, что я ушла оттого, что мне надоело сидеть. Это было так на самом деле. Походив немного по улице, мы стали около круга. Коля предложил мне пойти домой, но я не пошла, сказав, что еще рано. Потом я, Ольга и Коля Осипушкин прошли по улице. Только прошли мы раз, гляжу, идут за нами Коля Антоновский и Вася Фабрика. «Так за тобой следом и ходит», – сказал мне Коля Осипушкин про Колю. Я промолчала, что было отвечать? Через некоторое время Коля Антоновский предложил нам с Ольгой пойти в сад к нему за яблоками. Мы пошли. В саду Коля натряс нам яблок, мы уселись на какой-то жердочке и принялись есть яблоки. В это время в сад приходили ребята за яблоками, мы с Ольгой спрятались, и они нас не видели. Потом пришла Зоя за яблоками и, слышу, спрашивает у Коли: «А где Таня?» Не знаю, что ответил ей Коля, не слышала. Как мы с Ольгой тихо ни сидели, но она нас все-таки увидела. Когда она ушла, Коля сел с нами и спросил, скоро ли я пойду домой, я ответила, что не знаю. Потом мы с Ольгой стали собираться уходить. Коля проводил нас до калитки и стал прощаться, говоря, что идет домой. Это меня удивило, я стала просить его, чтобы он погулял еще немного, и потащила его из сада. Но он и сам не пошел, и меня не пустил. Между тем Ольга ждала меня за садом, но потом, увидев, что меня нет, ушла. Мы же с Колей так и простояли до двенадцати часов у садовой калитки.

15 сентября, суббота

Я сказала Коле, что это, вероятно, последнее воскресенье, потому что на следующей неделе мы, наверное, уедем. Коля сказал, что это последний вечер проводим мы вместе и что он больше на улицу не выйдет. Я спросила почему, и он ответил, что боится, как бы не было очень большого разговора. На это я ему ответила, что если он боится разговора, то об этом нужно было думать раньше, а не теперь, когда уже стали говорить. Потом я прибавила, что хотя я и собираюсь зимой приехать сюда, но, наверное, не придется, потому что, наверное, пойдет обо мне по деревне худая молва и стыдно будет показаться в деревню. Но Коля сказал, что до того времени забудут обо всем. Потом я спросила его, не напишет ли он мне письмо обо всем, что будут обо мне говорить. Вначале он сказал, что писать как будто неудобно, но потом согласился и попросил, чтобы я как-нибудь написала ему адрес. Я обещала написать и в свою очередь попросила его написать мне одну песню, которую я не знала. Он обещал.

Ночь была очень светлая, и хотя мы стояли в тени, но я все боялась, что нас кто-нибудь увидит. Было очень холодно, и мы, чтобы согреться, тесней прижимались друг к другу. Было до того хорошо нам двоим, что не хотелось уходить домой. Между тем я чувствовала, что Коля опять стал приходить в какое-то неспокойное состояние. Между нами поднялась возня, я старалась уйти домой, он не пускал. Он все время старался найти мои губы и прижаться к ним своими, но не целовал. Несколько раз я порывалась уйти домой, но он все не пускал. Все было тихо, как вдруг мы услышали какой-то грохот. Это, оказывается, от ветра развалилась поленница дров. Я боялась, что на шум кто-нибудь выйдет, но никого не было. Наконец я пошла домой. Коля проводил меня до давыдовского двора. Против двора лежала поленница соломы. Вероятно, он хотел посадить меня на эту поленницу, но не посадил, а я, не удержавшись, упала на землю. Коля поднял меня, и мы, простившись, разошлись по домам.

На другой день Коля на улицу не выходил. На улице были только Маня, я да Шура. Маня скоро ушла домой, я же с Шурой еще немного погуляла. Разговор наш опять был насчет меня и Коли, о том, что я долго по ночам гуляю. Да, забыла совсем. Все последующие дни после праздника Шура как будто сердился на меня и раз, пройдя мимо, даже не поздоровался. Об этом я ему и сказала, когда осталась с ним вдвоем. Но он стал уверять меня, что это неправда, что он и не думал сердиться на меня. Но я ему плохо верила.