Дневник добровольца

20 сентября, 18:29

Кажется, дневник начинает управлять моим сознанием. Стоило пожаловаться ему, как недомогание рукой сняло. Зуб перестал болеть. Будто заново родился. Только я бы не хотел превращать свой дневник в жилетку для нытья.

Давинчи предложил по-быстрому сварганить еду — макароны с тушёнкой, видимо заметив, что я со двора вообще перестал выходить: мне стыдно без оружия в таверну идти. Костек сбегал к Саве, взял макароны. Тушёнка у нас была. Гуманитарка к парням приезжала, угостили.

Командир отряда на первом построении предупредил, что, если узнает о том, что кто-то барыжит гуманитаркой, расстреляет. На первом круге случилась дикая история. Нуб — молодой мальчишка, сирота — пробил гуманитарку из омского фонда «Тыл — Фронту». Привезли целую машину. Часть привезённых вещей Нуб раздал, а часть начал продавать. Своим же. Бабушки последнюю пенсию отдавали, чтобы помочь доблестным, а доблестные торгуют этой помощью. Есть в подобном поведении запах загнивающего нутра.

Под конец контракта парни криво смотрели на Нуба. Но лицо не били. Сидим как-то с Айболитом, обсуждаем ситуацию. Он говорит, мол, если побьём, побежит к командиру и пожалуется. Старики бедного сироту отлупили. Вот и терпели. Ош связывался с фондом ветеранов СВО. Ему сказали, что «примут пассажира» по возвращении. Скорее всего, «не приняли», иначе бы знал. Подлость осталась ненаказанной. На втором круге — хвала командиру отряда — ничего подобного не происходило. Командир сам бы разобрался. Сирота не сирота. Если подлец, то быть тебе битым.

Поели, и совсем расцвёл. Через полчаса ещё раз поел.

Зашёл в гости Смайл. Меня пробило на шутку. Говорю ему: «Пошли нехорошие слухи, будто у тебя депрессия, ты ни с кем общаться не хочешь, лежишь в доме на кровати, с головой накрывшись одеялом. Ты держись!» Смайл впал в недоумение. Застыл. Смотрит на меня и глазами хлопает. «Но я, — продолжаю, — на такие слова отвечаю, что ты разрабатываешь план по взятию Киева, Варшавы и Вашингтона». Смайл заулыбался.

21 сентября, 09:22

Настоящий вкус к жизни приходит на войне. Вдруг понимаешь, насколько дороги люди, окружавшие и окружающие тебя. Хочется бесконечно долго смотреть на них, слушать. Мелкая суета, лёгкие проблемы становятся самоценны. Казалось бы, незначительные события, ситуации, разговоры складываются в единое целое, становятся чем-то большим, космически огромным, необъятным. Прижимаешься к ним, всеми своими мыслями, будто котёнок, ластишься, ловишь дыхание над собой. Ты — часть вселенной. Крупица, щепотка, но всё же часть всего этого огромного, чистого, светлого мира.

21 сентября, 10:20

Переживаю за Сердце Дракона. Зетовцы вышли. Остались штрафники и наше подразделение. В своих уверен. Штрафники вызывают сомнение. Неорганизованная кучка парней, разрозненная, не умеющая жить и работать в составе одной команды.

Зетовцы привыкли существовать в общности людей с чётко распределёнными обязанностями. Так называемые блатные, которые на войне тащат груз командиров, не похожи на киношных блатных, бегающих с заточками и поигрывающих чётками. Это смелые парни, взявшие на себя ответственность за «мужиков», заботящиеся о них, организующие быт, пространство, ведение боевых действий и берущие на себя выполнение самых опасных задач.

У штрафников этого нет. Каждый сам за себя. Давинчи рассказал по возвращении.

«Остался, — говорит, — у меня сникерс. Положил его на общий стол. Ну, думаю, парни, как это было принято раньше, разрежут на десяток частей и съедят каждый по кусочку. Смотрю, подскакивает к столу один из штрафников, хватает сникерс, разворачивает и запихивает его целиком себе в рот. Я даже остолбенел от такого поворота. Слов не было, чтобы вслух оценить ситуацию». В этом поступке суть штрафников.

На первом круге, в период затишья, парни пытались сформировать нечто похожее на общность людей, живущих по лагерным законам, с которыми были знакомы по фильмам. Выстраивали иерархию, искали козлов отпущения, поигрывали пальцами и прочее. Понты, одним словом, детские понты. В мужском коллективе случаются подобные глупости.

В представлении обывателя крутой лишь тот, кто меньше всего делает и больше всего командует, притом, что умеет перекладывать ответственность за дурное командование на людей, которые входят в обойму его подчинения. Манера разговоров походила на штампованные разводки, когда каждый пытался выставить дураком своего собеседника. Результатом были интриги, мелочность, склоки, бабские сплетни за спиной. Ничего хорошего из этого не вышло.

Если первые два месяца мы ещё походили на единую команду, то за последний месяц рассыпались. Да и сам я чуть было не потерял веру в людей, пришедших защищать Отечество. Вылезла вся грязь, которая таилась глубоко внутри. Хорошо ещё, что третий, последний месяц контракта, когда это происходило, мы сидели на задах и, по сути, не участвовали в прямых столкновениях с немцами.