Дневник добровольца

18 сентября, 00:28

На базе.

18 сентября, 10:05

Вышли из Сердца в четыре с копейками. Разбились на две группы. Одну (Давинчи, Прочерк) повёл Двадцать пятый; вторую (я, Костек) — Башкир.

В который раз прохожу с Башкиром Тропу ярости и готов ему памятник поставить за бережное отношение к нам. Памятник при жизни, что естественно. Тропу прошли аккуратно, не напрягаясь (лукавлю!), перебежками в сложных местах. Вторая группа тоже чисто отработала выход. На нуле ждал Рутул, которого вывели раньше. «Дяха, — закричал Рутул, увидев меня, — я молился, чтобы вы прошли тропу спокойно!» Спасибо тебе, брат, тебе и твоим молитвам.

Заход и возвращение с боевого похожи на русские горки. Дух захватывает.

В лесопосадке на выходе встретили Хриплого (зетовец). Боец, о котором ходят легенды. Дело было при взятии Сердца штурмом. Брали его группой в тридцать человек. Среди парней был Хриплый. Отбили быстро. Потом случился ответный накат. Пришлось отойти. Хриплый выйти не смог. Заныкался в подвалах и в течение десяти дней жил там. Таскал еду у немцев, переоделся в их форму, ходил по ночам как у себя дома. Через десять-двенадцать дней Сердце отбили. Взяли Хриплого в плен, думая, что это хохол. Мордой в пол, все дела, а он кричит: «Парни, я свой!» Хорошо, что рядом были бойцы, которые знали его. А так, могло произойти всякое.

На базе, даже не умывшись, побежал в штаб. Надо было отправить деньги малышам-сыновьям. Они уже давно не малыши, конечно. Только для меня они — такие же малолетние детишки, какими были и десять, и двадцать лет назад. В штабе есть возможность переправить деньги через мобильный банк. Кинул на карточки по пятьдесят тысяч на новые ноутбуки Святославу и Ванечке.

Сходил в баню и таверну. Помылся, поел. Встретил Ковбоя. Говорю, дескать, Доберман увольняется, поставят тебя на баню и будешь тут сидеть. Ковбой не оценил шутки. Ответил, что разведчик, а разведчиков на баню не ставят.

Сава покормил. Доберман подогнал новый тактический рюкзак. Мой вконец развалился. На предыдущем заходе лямки не выдержали веса и порвались. В этот заход связывал рюкзак верёвками, чтобы содержимое не высыпалось по пути. Неудобно. Спина устаёт.

Сава дал картошки, лука и кабачковой игры. Дома есть конина и тушёнка. Сейчас Рутул замутит вкусный обед.

С едой теперь всё хорошо. Не чувствую недостатка в мясе. Откуда берётся, не знаю. То один что-то принесёт, то другой. Холодильник не пустует.

Костек по возвращении опять нахрюкался до свиней. Пил с Прочерком. Прочерк ещё ничего, а Костек в нулину. С утра взял у меня последние шесть тысяч, обещался принести сигарет, колу, сникерсы и салфетки (решил собрать рюкзак на следующее б. з.), но принёс только две пачки влажных салфеток и себе пива. Я разозлился. Отобрал у него пиво и вылил его.

Надо искать деньги, чтобы подготовиться к следующему выходу.

18 сентября, 15:08

Придумывают командиров, чтобы создать проблем простому солдату, а не решить их. После выхода на Дракона решил сходить подстричься и поправить бороду. Машинка у меня есть. Можно было бы самому. Только захотелось, чтобы женские руки пошебуршили голову. Женского тепла не хватает. В общем, чтобы подстричься, мне теперь нужно найти коменданта. Нашёл. Комендант отправил искать второго человека, которому тоже надо подстричься. Одному ходить нельзя. Нашёл. Потом снова искал коменданта, чтобы отпроситься двоим. Нашёл. Комендант попросил подойти за ответом через полчаса. Подождали. Потом искали его, чтобы снова отпроситься. Нашли. Убил три часа времени, чтобы пройти пятьдесят метров до дома, где женщина из мирняка стрижёт солдат. Подстригся. На всё удовольствие пять минут. Три часа плюс пять минут.

«Я ваш командир», — говорит мне новый комендант Руха. Руха из добровольцев. Такой же, как мы. Сколько себя помню, сидит задом на складе. Теперь поставлен комендантом. Командир, блин. Подумал: «Ты же, Руха, обслуживающий персонал. Должен следить за тем, чтобы солдат из боевой группы был сыт, одет и здоров. Твоя работа — заботиться о солдате, решать его проблемы. Какого же ты, сукин сын, лезешь в командиры?» Подумал, но не произнёс. «Я — старшина», — говорит Руха. «Ты — гнида позорная», — подумал я. Подумал, но не произнёс.

После подстрижки вызвали в штаб проверить оружие. Там запалили с перегаром Прочерка. Отчитали Давинчи и разоружили всю команду. Сидим дома.

Сегодня удалось связаться с родными и близкими, которые, как оказалось, переживали за меня. Успокоил. Поговорил с Ошем. У него два ранения. Вроде оправился. Но война, говорит, для меня закончилась. Кочевник тоже с ранением. Из госпиталя вышел. Ему неделя осталась до конца контракта. Главное, живы. Мне важно было знать.

Хочется хотя бы пару дней отдохнуть, полежать в одиночестве. Тяжёлое б. з. было. Но парней запалили с алкоголем, поэтому вряд ли дадут отдых. Здесь приходится одному отвечать за всех, а всем за одного. Такова унылая солдатская доля.

18 сентября, к полуночи