Дневник эфемерной жизни (Кагэро никки)

Хоть сердцу радостно
От твоего письма,
Кто б ни писал его на самом деле,
На этот раз пиши его сама -
Твой почерк я не знаю ведь доселе...

Но я, как всегда, отослала ему подставное письмо. И в такой ничего не значащей переписке проходили дни и месяцы.

***

Наступила осенняя пора. В присланном мне письме Канэиэ написал: «Мне грустно оттого, что ты представляешься такой рассудительной; и хоть меня это заботит, я не знаю, как быть дальше.

Живя в селенье,
Где не слышен даже зов оленя,
Глаз не сомкну.
Как странно - неужели невозможно
Увидеться с тобой?»

В ответ я написала только одно:

Не доводилось слышать мне,
Чтоб часто просыпался
Тот, кто живет
Возле горы Такасаго,
Что славится оленями.

Воистину, странно! Немного погодя, опять его стихи:

Застава Склона встреч,
Афусака,
Как будто приближается ко мне,
Но все ее не перейти[3]

.Живу, скорбя об этом.

А утром третьего числа:

Роса -
Она легла перед рассветом,
Но тает вся нежданно,
Едва приходит утро.
Так таю я, домой вернувшись.

Мой ответ:

Вы говорите,
Что подобны
Росе, всегда готовой испариться.
Куда ж деваться мне? -
Я полагала, в Вас найду опору!

Между тем, однажды получилось так, что я ненадолго отлучилась из дому, он же без меня пожаловал и ушел наутро, оставив записку: «Я надеялся хоть сегодня побыть с тобою наедине, но нет о тебе вестей. Что же случилось?! Не укрылась ли ты от меня в горах?». Я отвечала Кратко:

Когда цветок поломан
У ограды
В нежданном месте, -
С него росинки слез
Стекают беспрестанно.

***

Пришла девятая луна. На исходе ее, когда Канэиэ не показывался ко мне две ночи кряду, он прислал лишь письмо. На него я отвечала:

Роса, что тает так нежданно,
Еще чуть держится.
На рукаве
Она с дождем соединилась,
Что утром оросил рукав.

С тем же посыльным Канэиэ прислал ответ:

Моя душа,
Тоскуя о тебе,
Взлетела и пронзила небо.
Не оттого ль
Сегодня так дождливо?

Когда я заканчивала свой ответ на это, появился сам Канэиэ.

Еще немного погодя, после перерыва в наших с ним встречах, в дождливый день, Канэиэ прислал сказать что-то вроде: «Как стемнеет - приду». Я написала ему:

Трава, что стелется
Под рощею дубовой,
Вас непрестанно ждет.
Я буду вглядываться в сумерки, едва придут, -
Не Вы ль надумали пожаловать...

Ответ он принес сам лично.

***

Наступила десятая луна. Я находилась в очистительном затворничестве[4], и Канэиэ сообщал, что оно тянется медленно:

Тоскуя по тебе,
Одежду перед сном надену наизнанку[5]

.И вот на ней роса.
А небо дождик
Замочил слезами.

Ответ мои был весьма старомодным:

Когда б ее сушил
Огонь любви,
Она давно бы сделалась сухою.
Так отчего не высохли одежды,
Что оба мы надели наизнанку?!

Как раз в эту пору родной мой отец отправлялся служить в провинцию Митинокуни[6].

***

То время года было преисполнено печали. К мужу я еще не привыкла и всякий раз, когда встречалась с ним, только обливалась слезами, а грусть, которая охватывала меня, была ни на что не похожей. Видя это, весьма растроганный Канэиэ твердил мне, что никогда не оставит меня, но мысль о том, могут ли чувства человека следовать его словам, заставляла мое сердце лишь печалиться и сжиматься еще больше.

***

Наступил день, когда отец должен был отправиться в путь, и тут он, уже собравшись, залился слезами, и я, которой предстояло остаться, впала в неизбывную печаль. Отец не мог выйти, пока не произнесли: «Пришла пора отправляться!». Тогда он свернул трубочкой послание и положил его в тушечницу, стоявшую под рукой, а потом снова залился слезами, переполненный чувствами, и вышел. Некоторое время я не открывала коробку и не могла заставить себя посмотреть, что там написано. Когда же проводила отца окончательно, то подошла к коробке и посмотрела, что отец написал. Это были стихи для Канэиэ: