Дневник эфемерной жизни (Кагэро никки)

Я только что услышала
Звук арфы,
Молчавшей до сих пор,
И стало снова
На душе печально.

Хотя в этом стихотворении ничего особенного не было, но когда я снова все представила, то заплакала пуще прежнего.

Та, кого не стало,
Нас уже не навестит,
Хоть и вернулись дни,
Когда звенеть нам могут
Струны арфы.

Между тем, моя младшая сестра - одна среди многих доставлявшая мне приятные мгновения, - нынешним летом должна была отправиться в далекую провинцию. Теперь, когда период траура завершился, она стала готовиться к отъезду. Подумав об этом, я решила, что печалиться о разлуке с сестрой было бы глупо. Я приехала увидеться с нею в день ее отъезда. В качестве прощальных подарков я принесла с собой пару нарядов и шкатулку с приборами для письма. Перед отъездом в доме сестры поднялась огромная суматоха, но мы с отъезжающей не могли даже как следует видеть друг друга, только заливались слезами, сидя одна напротив другой. В это время в доме все твердили:

- Ну зачем это?

- Имейте выдержку!

- Это очень дурная примета.

И тут мы с сестрой увидели подъезжающую карету. Не успела я удивиться, как узнала, что она из дома, за мной.

- Скорее возвращайтесь. Сюда, пожалуйста, - услышала я, подошла к экипажу и села в него. Сестра моя тогда была одета в двойной утики цвета индиго, а на мне было тонкое одеяние цвета алых опавших листьев. Мы с нею поменялись нарядами[38] и расстались. Были уже десятые числа девятой луны. Вернувшись домой, я опять горько заплакала, до того безудержно, что мне сказали:

- Ну зачем так-то, это не к добру.

Теперь я была занята думами о том, что в это время она, видимо, проезжает через горную заставу... Луна светила очень ясно, и я сидела, пристально всматриваясь в нее, до тех пор, пока тетя не встала, не заиграла на кото и не произнесла:

Чтобы не задержали ее
У заставы Афусака,
Я без остановки
Играю на лютне,
И звуки, как слезы, текут.

Выходит, еще один человек, как и я, все это время думал о ней же.

Я тоже думаю
О той заставе
В горах Афусака.
Когда названье это слышу,
От слез не просыхают рукава.

Пока я была озабочена такими думами, пришел к завершению год.

***

В третью луну, как раз, когда Канэиэ приехал ко мне, он внезапно заболел, и я, уязвленная его жестокими страданиями, принялась очень заботливо за ним ухаживать.

- Мне очень хочется остаться здесь, - говорил Канэиэ, - но, что бы я ни делал, я обязательно буду доставлять тебе большие неудобства, поэтому я лучше уеду отсюда. Ты не думай, что я такой черствый. Все это случилось так неожиданно, и у меня сейчас такое чувство, что больше мне не жить. Это очень горько. Ах, как это печально, что вот я умру, а ты совсем не будешь меня вспоминать.

Видя, как он при этих словах плачет, я совсем перестала что-либо понимать и тоже залилась слезами.

- Не плачь, - говорил он, - это только увеличивает мои страдания. Что меня, действительно удручает, так это то, что мы разлучимся так неожиданно. Как ты собираешься жить дальше? В одиночестве ведь не останешься. А если так, не выходи за другого до тех пор, пока длится по мне траур. Если я даже не умру и буду жить, думаю, что теперь навестил тебя в последний раз. Даже если останусь жить, сюда больше не приеду. Пока я находился в расцвете сил, то думал во что бы то ни стало все наладить, а если теперь умру, - это, видимо, и будет концом наших с тобою встреч, - так он говорил, лежа в постели, и горько плакал.

Потом Канэиэ подозвал тех из моих людей, которые были в доме, и сказал:

- Видите ли вы, какие чувства я испытываю к вашей госпоже? Если теперь я уеду, то думаю, что умру, и мы с нею не предстанем друг перед другом лицом к лицу - думать об этом невыносимо.

Все плакали. Сама я и вовсе не могла ничего сказать, только заливалась слезами.

Пока все это происходило, самочувствие больного становилось все тяжелее. Потом объявили, что за ним подан экипаж, помогли сесть в него, и, опираясь на спутников, Канэиэ отправился в путь. Обернувшись, он пристально смотрел на меня и выглядел очень печальным. Обо мне, оставшейся на месте, нечего и говорить.

Мой старший брат обратился ко мне, утешая:

- Отчего ты такая несчастная? Что особенного происходит? Я ведь буду помогать ему. - Сел в экипаж и обнял Канэиэ руками.

Мое беспокойство не выразишь словами. По два-три раза в день я писала больному письма. Правда, я думала о том, что некоторым это могло быть неприятно, но что тут поделаешь? Ответы для меня там велено было писать одной из пожилых служанок: «Он приказал лишь написать, что не дает о себе вестей сам из-за плохого самочувствия». Я только слышала, что Канэиэ чувствует себя гораздо слабее, чем раньше, но сама не могла за ним присматривать и все сокрушалась, думая, что же мне делать. Так прошло более десяти дней.

***