Дневник эфемерной жизни (Кагэро никки)

Благодаря чтению сутр и проведению буддийских обрядов здоровье Канэиэ стало понемногу улучшаться и, наконец, как я и надеялась, он ответил мне собственноручно. «Болезнь была необыкновенно долгая, проходили дни, когда я не вставал с постели, но более всего меня беспокоит, что я доставил тебе очень много волнений», - писал он мелким почерком, видимо, когда никого не было рядом. «Поскольку теперь я нахожусь в твердой памяти, - говорилось дальше в письме, - когда наступит вечер, навести меня - на глазах у людей это делать неудобно. Ведь со дня нашей последней встречи прошло столько времени!»

Я было стала раздумывать, что про меня подумают люди, но сомнения посещали меня до тех пор, пока о том же самом он не написал повторно. Тогда я подумала, что ничего не поделаешь, и распорядилась:

- Экипаж, пожалуйста!

Очень заботливо мне была приготовлена комната, отделенная от спальни коридором, а сам Канэиэ ожидал меня, лежа на веранде... Я погасила светильник, горевший на экипаже, сошла на землю и в полной темноте, не зная даже, где вход, бормотала только: «Ой, кажется, здесь..» - и тут меня взяли за руку и проводили.

- Почему тебя так долго не было? - спросил Канэиэ, и мы с ним стали тихонько разговаривать обо всем, что происходило за эти дни, пока он не произнес громко:

- Зажгите светильники! Уже темно. - А мне сказал: - Ты ни о чем не беспокойся. - И велел поставить светильники за ширмой, так что они стали слабо освещать комнату.

- Я еще не ем рыбы и другого скоромного, но я подумал о том, что если мы с тобой сегодня встретимся, то поедим вместе. Ага, вот оно! - с этими словами он пододвинул к нам тележку с кушаньями. Когда мы немного поели, пришел буддийский наставник - тьма к этому времени сгустилась - и они стали заниматься целительными заклинаниями и выполнять магические телодвижения.

- Теперь отдохните. Сегодня мне легче, чем обычно, - заявил Канэиэ, и наставник в добродетели, сказав:

- На этом позвольте откланяться, - ушел.

И вот уже стало светать, когда я сказала:

- Позови служанку.

- Что? - остановил он меня. - Да ведь совсем темно! Побудь еще...

А когда рассвело, позвал мужскую прислугу, велел открыть ставни и посмотрел в окно.

- Взгляни, - обратился ко мне Канэиэ, - как хорошо здесь растет трава.

Когда я выглянула наружу, то сразу заторопилась:

- Время уже настало очень неподходящее!

- Что такое? Сейчас прибудет завтрак! - откликнулся Канэиэ, так как наступало уже полуденное время. - Пожалуй, я обратно поеду с тобой. Еще раз тебе, наверное, нельзя приезжать.

- Что подумают люди даже о том, что я приехала сюда теперь? А если увидят, что ты провожаешь меня, будет, я думаю, еще хуже.

- Тогда вызывай людей и экипаж, - согласился  Канэиэ, и когда экипаж был подан, он, шагая явно с трудом, проводил меня до того места, где мне нужно было садиться. Смотреть на него было очень трогательно.

- Когда ты сможешь выезжать? - спросила я, заливаясь слезами.

- Я очень тревожусь о тебе, так что приеду завтра или послезавтра, - ответил он, и вид у него был обеспокоенный. Экипаж немного подали назад, и проследив, как запрягали вола, я продолжала смотреть на Канэиэ. Он вернулся в комнату и смотрел на меня оттуда, и пока упряжку выводили из ворот, я тоже, помимо воли, все время оборачивалась и внимательно вглядывалась в него.

И вот около полудня пришло письмо. Там было написано обо всякой всячине:

После того, как ты была здесь.
Все думаю -
Ужели это все?
О как горька
Повторная разлука!

Ответ был таков: «Я все еще обеспокоена тем, что тебе было так трудно.

Мне тоже было горько.
Обратная моя дорога
В бухте слез
Была такой печальною
Дорогой».

Дня через два или три, хотя ему еще было трудно, Канэиэ, как и обещал, приехал увидеться со мной. Постепенно он становился таким, как обычно, и его посещения стали такими, как прежде.

***

Пришла пора отправляться смотреть праздники четвертой луны, и главная госпожа выехала тоже. Обнаружив это, я распорядилась остановиться напротив. Пока мы ожидали процессию, от нечего делать я написала и послала ей половину стихотворения, прикрепив его к побегу мальвы, связанному с плодом апельсина:

Хоть слышу я, что это мальва,
С другой же стороны
Я вижу апельсин.
(Хоть слышу я о нашей встрече,
С другой же стороны,
Все ж лучше подождать)[39]

.

Прошло довольно много времени, покуда от нее не принесли заключительную часть к этому стихотворению:

«Как Вы горюете,
Я вижу лишь теперь.
(Я горечь желтого плода
Теперь лишь только вижу)».

Одна из моих служанок заметила:

- Она должна была питать неприязнь к Вам годами, так почему же она говорит только про сегодня?

Когда мы возвратились домой, я обо всем рассказала Канэиэ: «Было то-то и то-то», - и он отметил: