Читаем Дневник эфемерной жизни (Кагэро никки) полностью

В конце часа Обезьяны мы остановились в буддийском храме. Я помылась в тамошней бане и легла спать. Самочувствие у меня было такое тяжелое, что я, не знаю как, упала на пол и разрыдалась... Спустилась ночь, после мытья я посвежела и поднялась в молельный павильон. Но там, задыхаясь от слез, не могла даже поведать Будде о себе.

Ночь становилась все глубже, я стала всматриваться наружу: павильон находился на возвышении, а внизу была видна долина. По ее сторонам густо росли деревья, между деревьями клубилась мгла. Луна двадцатого числа светила еще достаточно ясно, и кое-где в промежутках между силуэтами деревьев виднелась дорога, по которой мы приехали сюда. Я опустила взгляд: у подножья горы блестел как зеркало источник. Облокотившись на перила, я на некоторое время напрягла зрение и сбоку, в траве, увидела что-то смутно белеющее и услышала какой-то странный голос.

- Что это? - спросила я, и мне сказали:

- Видимо, кричит олень.

«Отчего же он не кричит нормальным оленьим голосом?» - подумала я, но потом решила, что крик доносится ко мне из отдаленной ложбины: голос очень молодой, дальний и долгий. И оттого, что я его услышала, у меня появилось какое-то глупое настроение.

Едва только я собралась с мыслями и погрузилась в раздумья, как с другой стороны видневшейся в отдалении горы послышался голос крестьянина, который отгонял от поля диких животных. Это снова вызвало у меня растерянность в чувствах. «То одно, то другое не дает мне достигнуть нужного состояния», - думала я. Потом, закончив позднюю вечерню, я спустилась из павильона. Плоть моя ослабела, и я пошла отдохнуть в помещение для очищения.

Когда стало светать, я выглянула наружу и увидела, что с востока подул легкий ветерок и поднимается легкий туман; другой берег реки выглядит написанным на картине. Вдалеке было видно, как у реки пасется табун лошадей. Это будило глубокие чувства. А потом я вдруг подумала о своем сыне, которого оставила дома, чтобы не ехать вдвоем и не привлекать тем самым к себе внимание. Я думала, как бы мне хотелось умереть, но при одной только мысли о связывающих нас узах меня охватило чувство любви и жалости. И я плакала, пока не иссякли слезы.

Среди мужчин начались разговоры:

- Отсюда же близко! Давайте съездим посмотреть долину Сакунадани.

- Я слышал,  что там, у горловины долины, течение очень опасное. Лучше не надо.

Слушая такие разговоры, я думала, хорошо бы меня затянуло тем течением - вроде, как и не по своей воле.

Всем этим я была настолько поглощена, что ничего не хотела есть.

- Здесь у пруда за храмом растет трава названием сибуки[33], - сказали мне, - сходите и принесите ее.

Я принесла. В коробочке для еды я примешивала ее к нарезанным ломтикам мандаринов, и это казалось мне очень вкусным.


***

И вот однажды наступила очередная ночь. В храме я произнесла все молитвы, потом до рассвета проплакала, а перед самой утренней зарей немного задремала. И привиделся мне сон, будто монах, которого я считаю настоятелем этого храма, принес в черпаке воду и льет ее мне на правое колено. Внезапно пробудившись, я решила, что сподобилась лицезреть Будду. А потом была больше прежнего поражена печалью.

Когда мне показалось, что стало светать, я сейчас же выехала из храма. Было еще совсем темно, но поверхность воды на озере уже выглядела белесой. Всех нас было человек двадцать, и я очень беспокоилась из-за того, что, как мне казалось, судно, на котором мы должны были плыть, слишком мало для нас. Священнослужитель, который зажигал для меня факелы, вышел на берег проводить меня. И хотя он просто вышел для проводов, выглядел он очень грустным.

Видимо, он раздумывал о чем-то печальном. Мужчины, сопровождавшие меня, крикнули ему:

- Будем здесь в следующем году, в седьмую луну!

- Да будет так, - отвечал он, и его силуэт виделся еще издалека, пробуждая грустное настроение.

Я посмотрела на небо: месяц был очень узким, отблески от него отражались на поверхности озера. Подул ветерок, будоража воду, с плеском поднимая волны. Молодые мужчины запели песню «Голос твой сделался тонким, и исхудало лицо», - и когда я услышала ее, у меня как зерна посыпались слезы.

Мы шли на веслах сквозь камыши, издалека наблюдая за мысами Икагасаки и Ямабукиносаки. Еще никого не увидев на пути, мы уже издалека услышали плеск воды от руля и негромкую песню с приближавшейся лодки. Проплывая мимо, мы спросили тех, кто плыл в лодке:

- Куда вы?

- Мы в Исияма, плывем встретить людей, - ответили оттуда весьма приятным голосом. - Наша лодка отправилась с опозданием и судно уже ушло оттуда, так что в пути мы разминулись.

Мы остановили лодку и часть моих спутников перешла в нее. Гребцы продолжали напевать свои любимые песни.

Когда мы проплывали под мостом Сэта, уже совсем рассвело. Беспорядочно перелетали с места на место кулики. Мириады предметов своим очарованием вызывали во мне беспричинную грусть.

И вот, когда мы приплыли к нужному нам берегу бухты, навстречу нам туда уже прибыл экипаж. В столицу мы вернулись около часа Змеи.

Кто-то собрал всех моих служанок. Они сказали мне:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Манъёсю
Манъёсю

Манъёсю (яп. Манъё: сю:) — старейшая и наиболее почитаемая антология японской поэзии, составленная в период Нара. Другое название — «Собрание мириад листьев». Составителем антологии или, по крайней мере, автором последней серии песен считается Отомо-но Якамоти, стихи которого датируются 759 годом. «Манъёсю» также содержит стихи анонимных поэтов более ранних эпох, но большая часть сборника представляет период от 600 до 759 годов.Сборник поделён на 20 частей или книг, по примеру китайских поэтических сборников того времени. Однако в отличие от более поздних коллекций стихов, «Манъёсю» не разбита на темы, а стихи сборника не размещены в хронологическом порядке. Сборник содержит 265 тёка[1] («длинных песен-стихов») 4207 танка[2] («коротких песен-стихов»), одну танрэнга («короткую связующую песню-стих»), одну буссокусэкика (стихи на отпечатке ноги Будды в храме Якуси-дзи в Нара), 4 канси («китайские стихи») и 22 китайских прозаических пассажа. Также, в отличие от более поздних сборников, «Манъёсю» не содержит предисловия.«Манъёсю» является первым сборником в японском стиле. Это не означает, что песни и стихи сборника сильно отличаются от китайских аналогов, которые в то время были стандартами для поэтов и литераторов. Множество песен «Манъёсю» написаны на темы конфуцианства, даосизма, а позже даже буддизма. Тем не менее, основная тематика сборника связана со страной Ямато и синтоистскими ценностями, такими как искренность (макото) и храбрость (масураобури). Написан сборник не на классическом китайском вэньяне, а на так называемой манъёгане, ранней японской письменности, в которой японские слова записывались схожими по звучанию китайскими иероглифами.Стихи «Манъёсю» обычно подразделяют на четыре периода. Сочинения первого периода датируются отрезком исторического времени от правления императора Юряку (456–479) до переворота Тайка (645). Второй период представлен творчеством Какиномото-но Хитомаро, известного поэта VII столетия. Третий период датируется 700–730 годами и включает в себя стихи таких поэтов как Ямабэ-но Акахито, Отомо-но Табито и Яманоуэ-но Окура. Последний период — это стихи поэта Отомо-но Якамоти 730–760 годов, который не только сочинил последнюю серию стихов, но также отредактировал часть древних стихов сборника.Кроме литературных заслуг сборника, «Манъёсю» повлияла своим стилем и языком написания на формирование современных систем записи, состоящих из упрощенных форм (хирагана) и фрагментов (катакана) манъёганы.

Антология , Поэтическая антология

Древневосточная литература / Древние книги