Дневник эфемерной жизни (Кагэро никки)

- Тут была такая суматоха, будто Вы уехали в неведомые края.

И я отвечала:

- Вы говорите приятные вещи. Действительно, я такова, что вполне еще могу вызвать суматоху!

***

При дворе наступило время проводить встречи по борьбе. Сын мой захотел участвовать в них, я его снарядила как надо и отправила. Сначала он явился к отцу засвидетельствовать почтение, дальше они поехали в одном экипаже. А вечером сын вернулся домой в сопровождении тамошнего прислужника. Я расстроилась, потому что считала, что Канэиэ должен был привести мальчика сам.

На следующий день сын, как и вчера, снова отправился на состязания, но отец уделил ему мало внимания и вечером отослал обратно домой, распорядившись:

- Кто-нибудь из ведомства! Когда все окончится, проводите его домой!

Сам он уехал раньше. Я чувствовала, как этим огорчен мальчик: он рассчитывал, что вернется домой вместе с отцом, и теперь не знал, что делать дальше. Сама я чувствовала себя разбитой на части.

***

И вот настала восьмая луна. Вечером второго числа, при светильниках, внезапно появился Канэиэ. К моему удивлению, он произнес:

- Вели крепко запереть ворота: завтра мы в затворничестве[34].

Я сделалась совершенно вне себя. Мои дамы собрались вокруг; они сгрудились, и с их стороны до моих ушей доносилось:

- Спокойнее! Спокойнее! - но это лишь подзадоривало меня. Я осталась с Канэиэ с глазу на глаз, и несомненно, выглядела подавленной и понурой. Канэиэ пробыл со мной до утра и весь следующий день до темноты, и сказал только:

- Мое сердце не изменилось, почему ты считаешь, что я стал хуже?

Нет смысла приводить здесь мои слова.

***

Пятого числа, в день объявления новых назначений чиновников, Канэиэ был объявлен генералом - это было действительно большим продвижением, событием очень радостным. После этого я стала видеть его немного чаще.

- На теперешнем Собрании Дайдзёэ (Первого вкушения риса нового урожая), - сказал мне Канэиэ, - попрошу экс-императора высочайше распорядиться, чтобы нашего сына облачили в официальные одежды - присвоили ему ранг чиновника. Это будет девятнадцатого.

Все произошло по обычаю. На церемонии посвящения в совершеннолетние старший советник Гэндзи[35] поднес мальчику придворный головной убор. Мое направление для Канэиэ, согласно оракулу, было неблагоприятным, но когда церемония завершилась, он остался у меня, заявив, что наступила ночь и уезжать уже поздно. В глубине души я не могла не думать все о том же - что все происходит в последний раз.

***

Девятая и десятая луна прошли в том же духе. Повсюду стоял шум по подготовке к Собранию Первого вкушения риса нового урожая. И я, и мои родственники, хоть и думали, что для нас будут свободные места для обозрения, когда пришли, неожиданно обнаружили, что они совсем близко от государева паланкина. И хотя у меня оставалась горечь при мыслях о Канэиэ, я заметила, с каким блеском проводится церемония, как тут и там говорят:

- О, появились еще выдающиеся особы, эти новые!

По мере того, как я слушала эти разговоры, у меня портилось настроение.

***

С наступлением одиннадцатой луны все больше стали шуметь по поводу Собрания Первого вкушения риса нового урожая, стало явным ощущение приближения этого дня. Канэиэ, явно опасаясь, что сама я недостаточно хорошо подготовлю сына к принятию ранга, приезжал к нам чаще обыкновенного и понуждал меня предпринимать усилия для того, чтобы наставлять сына.

В день, когда Собрание завершилось, Канэиэ приехал пока еще не сделалось очень поздно:

- Я не должен оставаться с вами до окончания церемонии, что станут говорить люди? Но закончится она очень поздно, поэтому я прикинусь больным и уйду к вам. Мне хочется завтра убедиться, что сын облачен как полагается, и поехать с ним вместе.

Когда он сказал это, ко мне на минутку вернулось ощущение минувших времен.

Наутро Канэиэ вышел из дома со словами:

- Мужчины, которые должны сопровождать нас, сюда не прибыли. Пойду, наведу там порядок. Облачите мальчика.

Радостная церемония объявления совершеннолетия сына была очаровательной и наполнила меня приятными чувствами. После этого, как и положено, я приняла религиозное затворничество.

Двадцать второго числа я узнала, что молодой человек[36] должен быть в имении отца, и пока, получив об этом известие, я раздумывала, стало совсем поздно. Я беспокоилась, что сын отправился один. У меня изболелась грудь, вид был жалкий. Мне говорили, что отец, наверное, только сейчас вернулся домой, но я по-прежнему все беспокоилась - как это мальчику придется возвращаться в одиночестве! После этого о Канэиэ ничего не было слышно.

***

Потом наступило первое число двенадцатой луны. И только в полдень седьмого числа Канэиэ показался лично. На этот раз я не смогла принять его сама, и он приблизился к моей ширме, узнал, как обстоят дела, и ушел, промолвив:

- Ну, уже начинает темнеть, а поскольку меня вызывают во дворец...

И опять не давал о себе знать дней семнадцать-восемнадцать.

***