Читаем Дневник эфемерной жизни (Кагэро никки) полностью

- Я не думал, что встречу такой холодный прием. Мне стыдно очень, все неожиданно... Думал - вы меня обрадуете... Свиток календаря и то зависит от спицы, на которую намотан. Я наговорил вам много плохого. Испортил вам самочувствие.

Он произнес это так удрученно, что я, в порыве сострадания, сказала:

- Так ли уж все безнадежно?! Представьте себе, что все это время Вы заняты службой при экс-императоре или при дворе.

- Но эта мысль для меня совершенно невыносима! - в унынии воскликнул ками, и в голосе его не было никакого оживления.

Я затруднилась с ответом и под конец уже только молчала. Ками же произнес:

- Весьма сожалею, я испортил вам настроение. В таком случае, более я не затрудню вас, не заставлю себя слушать. Еще раз выражаю сожаление.

Сказавши это, ками смиренно сложил щепоткой пальцы и, помолчав, через некоторое время встал. Когда он уходил, я велела дать гостю факел, но мне сказали:

- Не захотел взять ничего.

Мне было жаль его. На следующее утро я написала ему: «К большому сожалению, возвращались Вы без факела; надеюсь, все обошлось благополучно.


Я спросила опятьУ кукушки,А она не ответила мне,Почему в темнотеВозвращались Вы горной дорогой.


Мне очень жаль».

С тем же посыльным ками прислал ответ:


«Не слыхалаВашего вопросаТа кукушка,О вчерашнем делеСожалея.


Примите мои сожаления и свидетельство в получении Вашего послания».


***

Несмотря на то, что вчера ками показал такую выдержку, на следующий же день он вновь подъехал к моим воротам со словами:

- Господина помощника сегодня вызывают многие, так что передайте, что мы можем доехать до службы вместе.

Потом, как обычно, попросил тушечницу и, оставив письмо, уехал. Я посмотрела - нетвердым почерком была исписана вся страница: «Какие грехи в прежних жизнях я совершил, что теперь получил такую плоть, которой Вы изволите чинить помехи? Дело оборачивается столь странно, что я весьма сомневаюсь, закончится ли оно благополучно. Больше я Вам ничего не скажу. Теперь я полагаю, что должен укрыться от людей высоко в горах».

В ответ я написала: «Как это ужасно. Почему Вы изволите так говорить? Человек, который плохо к Вам относится, - это не я, а другой кто-то. Горы я знаю плохо, а долины - хорошо». Письмо передала, когда ками отправлялся в одном экипаже с моим сыном. Сын в тот день вернулся домой верхом на прекрасной лошади, полученной в подарок.

Тем же вечером ками приехал опять.

- Я весьма сожалею о своем поведении прошлой ночью, и едва вспомню его, как мне становится стыдно. Я пришел сказать,  что теперь буду покорнейше ожидать решения господина. Нынешним вечером мне гораздо лучше. Вы изволили сказать мне: «Не умирайте», - но и за тысячелетнюю жизнь у меня не пройдет эта горечь. Когда, загибая пальцы, я считаю до трех, то ложусь ли, встаю ли, - все думаю, как это долго... В те заполненные скукой месяцы и дни не позволите ли мне ночевать здесь, на краешке циновки?!

Он говорил о вещах, совершенно у нас не принятых и, получив соответствующий ответ, в тот вечер очень рано вернулся домой.


***

Своего помощника ками продолжал приглашать и утром и вечером, и тот обычно возвращался с подарками. Однажды он привез домой преинтересную картину, написанную дамой. На ней была изображена женщина, которая стояла, опершись на высокие перила рыбачьего павильона на берегу пруда, и всматривалась в сосну на островке. По этому поводу я написала на клочке бумаги стихи и прикрепила их к картине:


Как же быть,Если волны в прудуЗашумятИ коснутся того,Что на сердце?


На другой картине был изображен вдовец, который пишет письмо. Он глубоко задумался, подперев щеку рукой.


Как сильный ветер,Что забыл о паутине,Он слишком многоПишетО любви, -


так я написала для этой картины, потом взяла их обе и возвратила ками.

Он по-прежнему не переставал надоедать мне, желая, чтобы я снова обратилась к господину. Как и в прошлый раз, я написала Канэиэ, решив показать его ответ ками: «Он говорит все об одном, и уж не знаю, как ему отвечать». «Почему он так нервничает, - писал Канэиэ, - если время уже назначено? Люди уже поговаривают, что он беспричинно зачастил к тебе, не дожидаясь восьмой луны. Хочу сказать, что я недоволен этим».

Сначала я приняла ответ за шутку, но когда намеки стали повторяться часто, я удивилась и запротестовала: «Я не говорила тебе, что он сюда зачастил. Его просьбы мне прискучили, я и сказала ему: "Обо всем этом следует говорить не здесь". Мне показалось излишним, когда об одном и том же он начинал говорить снова. Однако что означают твои слова?


Теперь я высохла,Как та трава,Жевать которуюНе станет Жеребенок.


Как неприятно!»


***

Перейти на страницу:

Похожие книги

Манъёсю
Манъёсю

Манъёсю (яп. Манъё: сю:) — старейшая и наиболее почитаемая антология японской поэзии, составленная в период Нара. Другое название — «Собрание мириад листьев». Составителем антологии или, по крайней мере, автором последней серии песен считается Отомо-но Якамоти, стихи которого датируются 759 годом. «Манъёсю» также содержит стихи анонимных поэтов более ранних эпох, но большая часть сборника представляет период от 600 до 759 годов.Сборник поделён на 20 частей или книг, по примеру китайских поэтических сборников того времени. Однако в отличие от более поздних коллекций стихов, «Манъёсю» не разбита на темы, а стихи сборника не размещены в хронологическом порядке. Сборник содержит 265 тёка[1] («длинных песен-стихов») 4207 танка[2] («коротких песен-стихов»), одну танрэнга («короткую связующую песню-стих»), одну буссокусэкика (стихи на отпечатке ноги Будды в храме Якуси-дзи в Нара), 4 канси («китайские стихи») и 22 китайских прозаических пассажа. Также, в отличие от более поздних сборников, «Манъёсю» не содержит предисловия.«Манъёсю» является первым сборником в японском стиле. Это не означает, что песни и стихи сборника сильно отличаются от китайских аналогов, которые в то время были стандартами для поэтов и литераторов. Множество песен «Манъёсю» написаны на темы конфуцианства, даосизма, а позже даже буддизма. Тем не менее, основная тематика сборника связана со страной Ямато и синтоистскими ценностями, такими как искренность (макото) и храбрость (масураобури). Написан сборник не на классическом китайском вэньяне, а на так называемой манъёгане, ранней японской письменности, в которой японские слова записывались схожими по звучанию китайскими иероглифами.Стихи «Манъёсю» обычно подразделяют на четыре периода. Сочинения первого периода датируются отрезком исторического времени от правления императора Юряку (456–479) до переворота Тайка (645). Второй период представлен творчеством Какиномото-но Хитомаро, известного поэта VII столетия. Третий период датируется 700–730 годами и включает в себя стихи таких поэтов как Ямабэ-но Акахито, Отомо-но Табито и Яманоуэ-но Окура. Последний период — это стихи поэта Отомо-но Якамоти 730–760 годов, который не только сочинил последнюю серию стихов, но также отредактировал часть древних стихов сборника.Кроме литературных заслуг сборника, «Манъёсю» повлияла своим стилем и языком написания на формирование современных систем записи, состоящих из упрощенных форм (хирагана) и фрагментов (катакана) манъёганы.

Антология , Поэтическая антология

Древневосточная литература / Древние книги