Дневник горничной

Помню, как-то меня заставили надеть очень шикарный костюм барина — Коко, как мы его называли между собой… Конечно пошли всевозможные игры; мы даже зашли в шутках довольно далеко; и я была так уморительна в мужском платье, и так много и без удержу хохотала, что панталоны Коко пострадали… Да, это было место!..

Я начинаю понимать барина… Можно сказать, что это добрый сострадательный человек, потому что, если бы у него не было этих качеств, он был бы совсем дрянцо… Страсть совершать дела милосердия заставляет его совершать иногда довольно некрасивые поступки. Его благие порывы влекут за собой самые гибельные последствия… Нужно сказать, что его доброта приводит к порядочным мерзостям, в роде следующей:

Прошлый понедельник дряхлый старикашка, отец Пантуа, принес шиповник, который барин заказал, конечно, тайком от барыни… Дело было к вечеру… Я спустилась за горячей водой, для маленькой постирушки. Барыня еще не возвращалась из города и я болтала на кухне с Марианной, в момент, когда, барин возбужденный, веселый и оживленный, привел отца Пантуа… Он велел тотчас подать ему хлеба, сыру и сидра. И стал с ним болтать.

Вид старика, худого, истощенного, грязно одетого, возбудил во мне жалость… Панталоны — в лохмотьях; фуражка — грязный блин… Расстегнутая рубашка позволяла видеть голую грудь, сморщенную, потемневшую, как кусок старой кожи… Он ел с жадностью.

— Ну, что, отец Пантуа, — воскликнул барин, потирая руки… — Теперь дела лучше?..

Старик с набитым ртом благодарит:

— Вы очень добры, г-н Ланлэр… Видите ли, у меня с самого утра… с четырех часов как вышел… ничего не было во рту…

— Ну, ну, на здоровье, отец Пантуа… Кушайте, черт побери!..

— Вы очень хороший человек, г-н Ланлэр… Извините… — Старик резал себе огромные куски хлеба, которые медленно жевал беззубым ртом. Когда он немного насытился:

— А шиповник, — спрашивает барин, — хорош, а?

— Есть получше… есть похуже… так разных сортов, г-н Ланлэр… Черт! Трудно находить, да и вырывать не легко, попробуйте… К тому же г-н Порселз запретил брать из своего леса… Теперь нужно за ним ходить далеко, очень далеко… Сказать вам, что я был в лесу, который отсюда больше трех верст… Ей-Богу же, г-н Ланлэр…

Во время его речи, барин уселся на стол возле него… Смеясь и шутя, он стал хлопать его но плечам и восклицать:

— Пять верст!.. Отец Пантуа, вот как!.. И вечно вы здоровы, вечно молоды…

— Не совсем, г-н Ланлэр… Совсем даже…

— Рассказывайте!.. — настаивает барин… — Здоров, как старый турок… И всегда весел… Черт побери!.. Теперь такие, как вы, уж перевелись, отец Пантуа… Вы старинной породы, вы…

Старик покачал лысой головой, цвета старого дерева, и повторил:

— Совсем нет. Ноги слабнут, г-н Ланлэр… руки трясутся… А поясница… Ах, проклятая поясница!.. Совсем нет больше сил. А тут еще жена больная, не сходит с постели… И лекарства дьявольски дороги!.. Совсем нет радостей… никаких радостей… Если бы хотя не стариться? Потому что, видите ли, г-н Ланлэр… самое худшее… в деле…

Барин вздохнул, сделал неопределенный жест и затем философски резюмировал вопрос:

— Ну, да!.. Чего вы хотите, отец Пантуа?.. Такова жизнь… Не стоишь на месте… Уж так водится… Что правда, то правда!.. Нужно помириться… Вот именно!..

— Один конец, чего там!.. Разве неправда, скажите, г-н Ланлэр?..

— Ах! конечно!

И, секунду помолчав, меланхолически добавил:

— У всякого — своя печаль, отец Пантуа…

— Конечно…

Воцарилось молчание… Марианна рубила зелень… В саду спускались сумерки… Два высоких подсолнечника, видневшихся в раскрытую дверь, теряли очертания, покрывались тенью… Отец Пантуа продолжал есть… Стакан его стоял пустой… Барин наполнил его… и вдруг, спустившись с высот метафизики, спросил:

— А почем шиповник в этом году?

— Шиповник, г-н Ланлэр?.. В этом году шиповнику цена на круг двадцать два франка за сотню. Немножко дорого, я это знаю… Но меньше не могу… Клянусь святым Богом!.. Посудите сами…

Но здесь барин, как человек великодушный и презирающий денежные вопросы, прерывает старика, который собирается пуститься в оправдания:

— Хорошо, отец Пантуа… Решено… Разве я когда с вами торгуюсь? и я вам заплачу за шиповник не двадцать два франка, а двадцать пять…

— Ах! г-н Ланлэр, вы слишком добры…

— Нет, нет, я справедлив… Я стою за народ, за трудящихся… Черт возьми!

И стуча по столу, он стал надбавлять…

— И не двадцать пять франков… а тридцать! тридцать франков, вы слышите, отец Пантуа?..

Старикашка поднял на барина изумленный, благодарный взгляд и пролепетал:

— Слышу, слышу… Для вас одно удовольствие, г-н Ланлэр… Вы понимаете труд, умеете его ценить…

Барин прервал излияния…

— Я вам заплачу… подождите… Сегодня что? понедельник? я вам заплачу в воскресенье… Это вам подойдет?.. И тогда уж сразу захвачу и мое ружье… Решено?..

Лучи радости, сверкавшие в глазах отца Пантуа, потухли. Он перестал есть, смутился, взволновался…

— Если бы… начал он робко… если бы вы могли заплатить мне сегодня?.. Вы бы мне оказали большую милость, г-н Ланлэр… только двадцать два франка… уж простите…