Дневник горничной

Я вижу себя опять в Нелли, у сестер в общине Скорбящей Божьей Матери. Это нечто вроде убежища и в то же время бюро для найма женской прислуги. Это прекрасное заведение с белым фасадом расположено в глубине большого сада. В саду, в котором через каждые 50 шагов стоят статуи Святой Девы, находится маленькая, совсем новая и очень красивая часовня, построенная на собранные деньги. Она окружена большими деревьями. И каждый час звонят колокола…

А это так приятно — слышать звон колоколов: он будит в сердце забытые и такие старые воспоминания!.. Когда звонят колокола, я закрываю глаза, я слушаю и вижу картины, которых я, может быть, никогда не видела, но которые я все-таки узнаю, картины, полные воспоминаний детства и юности, и поля… и степи… и песчаные берега — и идущую праздничную толпу… Динь… динь… динь… Это не весело… Это совсем не весело… Это даже грустно… грустно, как грустна любовь…. Но я люблю это — в Париже слышишь только оглушительные гудки конок.

У сестер общины Скорбящей Божьей Матери мы жили в мансардах под самой крышей; кормили нас очень скудно, скверным мясом и испорченными овощами, а платили мы учреждению по 25 су в день. То есть сестры удерживают, когда вас помещают на место, эти 25 су из вашего жалованья… А называется это у сестер бесплатным помещением на места… А сверх этого приходится работать с 6 часов утра до 9 часов вечера, как содержащимся в работных домах… Никогда нельзя выходить из дома… Вместо отдыха — религиозные упражнения… Да! Они не остаются внакладе, добрые сестры, и их благотворительность — очень выгодное дело.

Но вот я… я буду дурой всю мою жизнь…

Суровые уроки жизни, несчастья не послужили мне ни к чему, не научили меня ничему… Это по виду только я кричу, я возмущаюсь, а в конце концов меня эксплуатируют все и повсюду… мною вертят все…

Несколько раз подруги мне говорили о сестрах общины Скорбящей Божьей Матери:

— Да, дорогая, говорят, что туда приезжает только знать… графини, маркизы… Оттуда можно попасть на великолепное место.

Я поверила этому… И кроме того, в моем бедственном положении я вспомнила с нежностью — глупая я — о счастливых годах, проведенных мною у милых сестер Пон-Круа. Впрочем, ведь нужно же было куда-нибудь деваться. А когда нет в кармане ни копейки, то очень выбирать не приходится…

Когда я пришла в общину, там было уже около сорока служанок… Многие приехали издалека, из Британии, Эльзаса, с юга, нигде еще не служили, неловкие, неуклюжие, с бледными лицами, с угрюмым, замкнутым видом и особенным выражением глаз, которые старались проникнуть через монастырские стены и увидеть открывающийся им там, далеко, Париж. Другие, более опытные, только что ушли с мест, как я.

Сестры спросили у меня, откуда я пришла, что я умею делать, есть ли у меня хорошие аттестаты, есть ли у меня деньги. Я им рассказала разные небылицы, и они приняли меня без дальнейших расспросов, говоря:

О, дорогое дитя!.. Мы вам найдем хорошее место.

Мы все были их «дорогими детьми».

А в ожидании этого обещанного «хорошего места» всякая из нас была занята какой-нибудь работой сообразно со своими способностями. Одни работали на кухне и по хозяйству, другие — в саду, копали землю, как землекопы… Меня сейчас же приставили к шитью, так как у меня были, по словам сестры Бонифации, гибкие пальцы и изящная наружность. Для начала мне дали починить брюки нашего священника и кальсоны одного капуцина, который в это время проповедовал в часовне… Ах, эти брюки!.. Ах, эти кальсоны!.. Я вас уверяю, что они совсем не были похожи на брюки и кальсоны господина Ксавье! После этого мне дали менее духовную работу, а, наоборот, совсем светскую — шить тонкое и изящное белье, и тогда я снова очутилась в своей сфере… Я принимала участие в приготовлении элегантных свадебных приданых, роскошных приданых для новорожденных, которые богатые дамы-благотворительницы заказывали этому учреждению.

В самом начале моей жизни там после стольких потрясений, несмотря на скверную пищу, на брюки священника, на недостаток свободы, несмотря на то, что чувствовала, как меня здесь эксплуатировали, я наслаждалась окружающей тишиной и покоем… Я старалась не думать, не рассуждать много… Во мне явилось желание молиться. Угрызения совести или, вернее, усталость от моего прежнего поведения вызвали во мне горячее раскаяние… Несколько раз подряд я исповедовалась перед священником, перед тем самым, которому я починяла грязные брюки, что невольно вызывало во мне, несмотря на всю искренность моего благочестия, непочтительные и шаловливые мысли… Этот священник был забавный кругленький розовый человечек с грубоватым голосом и языком, и от него пахло всегда старой овчиной. Он мне задавал странные вопросы и настаивал главным образом на том, какого рода книги надо читать.

Арман Сильвестр?.. Это, вероятно, гадости… Но это не опасно… Только вот чего нельзя читать — нечестивых книг!.. Книг, которые направлены против религии… вот, например, Вольтер… Боже вас сохрани… Этого никогда не читайте… Ни Вольтера — это смертный грех… Ни Ренана, ни Анатоля Франса… Вот что опасно…