Дневник и воспоминания киевской студентки

Дневник и воспоминания киевской студентки

I

ДНЕВНИК

1919 г.

6-го февраля.

Сегодня вступили в город большевики. Три дня у нас было безвластие, так как украинцы уже заблаговременно отступили. Слава Богу, что обошлось без прошлогодних боев. Надеюсь, что прекратится вечная стрельба по ночам, и вообще не будет отвратительной украинской анархии. Н.П. совершенно права: уж лучше один чёрт, но чтобы сидел крепко. Большевики — так большевики. Вечные перемены власти могут с ума свести. Которое это у нас правительство, начиная с 1-го января 1917 г.? Царское, Временное, Рада, большевики, Рада, гетман, Директория, теперь снова большевики. Большая часть знакомых бежала. Я была против бегства. Что могут сделать тихим, смирным людям, которые никого не трогают и политикой не занимаются? Понятно, что «Протофис»[1] и «Суозиф»[2], а также члены украинского п[равитель]ства не могли остаться. Но у остальных это просто паника.

7-го февраля.

Новая власть рьяно принялась за дела. Лучшие квартиры отводят для постоев богунцев[3] и еще какого-то полка; хозяева должны кормить солдат, которые ведут себя более чем грубо, самовольно делают обыски, требуют белья, одежды. В дом Гинзбурга[4], что на Институтской, вселили таким образом 400 солдат. В течение 3-х—4-х часов, они превратили дом в какой-то хлев. Они снуют по лестнице, звонят поминутно в квартиры и все время носят на спине заряженную винтовку. Один из них при неосторожном движении убил тут же в доме своего товарища.

Глядя на их тупые, бессмысленные лица, слушая их убогие речи, я начинаю сомневаться в пользе и смысле всеобщего избирательного права. Встретила Б. на улице. Она рассказывала ужасы о Липках. Всех выбрасывают из особняков, не позволяя ничего забирать с собой. Частные дома занимают под казармы и учреждения.

12-го февраля.

На город наложили контрибуцию, очевидно для того, чтобы запугать «буржуев» и заставить их платить; началась серия арестов. Почти всех купцов и домовладельцев посадили в тюрьму. Нас пока не трогают.

16-го февраля.

К нам вселили 2-х красноармейцев. Они — крестьяне Харьковской губ[ернии]. Пребывание их мало приятно; их надо кормить, они потребовали себе белья, к ним постоянно приходят гости, но, в общем, это два тихих, крайне тупых парня. Постой нашей соседки ведет себя хуже: в пять часов утра солдаты играли на рояле и пели.

18-го февраля.

Отвратительная ночь. Началось с того, что часов в 10 веч[ера] наших солдат повели делать обыски в соседних домах. Это, конечно, раззадорило их аппетит, и, вернувшись к нам, они решили в 3 ч. ночи поискать и тут. Во время обыска они потребовали чаю. Пришлось встать и греть им воду, так как прислуга, явно стоящая на их стороне, все-таки отказалась работать в такое неурочное время. На этой почве уже началось столкновение между красноармейцем и кухаркой.

Обыск на этот раз кончился благополучно: исчезло только полфунта колбасы.

Арестованных заложников мало-помалу выпускают. Очень плохо приходится семьям бежавших: арестуют их жен, детей, громят квартиры, национализируют имущество. На каждом шагу встречаются подводы, нагруженные реквизированной мебелью. В учреждения свозят стильную мебель, ковры, зеркала.

23-го февраля.

Нашу гостиную реквизировал сов[етский] служащий — секретарь комиссара по иностранным делам. Это 18-летний юнец очень глупый и невероятный лгун. Лжет он так нагло, что не знаешь сердиться или смеяться. Понимая, что его очень молодая внешность никому не внушает уважения, он переделал свой возраст в паспорте, так что ему официально 28 лет.

Он — москвич, и отец его бежал в Киев при гетмане. Он не успел даже кончить гимназии, но рассказывает, что кончил 2 факультета.

Всё-таки это ничтожество пользуется известным значением, так как, когда Ш. был арестован ч.-к. по доносу дворника, ему очень скоро удалось освободить его.

Красноармейцы ведут себя довольно спокойно. В других домах они страшно буянят. Интересно то, что от этих постоев страдают и бедные люди, напр[имер] беженцы Г.: они живут в 3-х комнатах (их семеро); к ним поставили еще 10 красноармейцев, которые заставляют дочерей ставить для них ночью самовар и т.п. Еще хуже там, где поселились офицеры, то бишь красные командиры с женами. Между этими дамами нет ни одной приличной женщины, и поведение их соответствует их общественному положению.

Буржуазия в ужасном настроении, но мне кажется, что не надо относиться так враждебно и зло к ошибкам. Мы должны помнить, что реквизиции помещений начались еще во время войны, экономическое расстройство страны также внесено не большевиками. Вообще, идет еще гражданская война! Меня возмущают, в особенности, те евреи, которые вздыхают по царе. Неужели некоторые имущественные потери могут сравниться с теми унижениями, которым нас ежечасно подвергал царский режим?

1-го марта.[5]