Дневник и воспоминания киевской студентки

Здесь все ждут французов. Мне почему-то кажется, что они не придут. Пример их собственной революции ведь должен был бы им показать всю бессмысленность иноземного вмешательства. Самое лучшее и для России, и для её соседей — это нормальное развитие событий. Большевизм — явление болезненное и, как таковое, долго существовать не может. Конечно, это не вопрос месяцев, как думали москвичи и петербуржцы, когда они приезжали к нам, а нескольких лет. Но иноземное вмешательство только задерживает события и ставит им ненужные препятствия.

Одна из самых диких сторон большевизма — отсутствие свободной печати. То есть я неправильно выразилась: печать вообще исчезла. Есть только официальные органы коммунистической партии, в которых работают какие-то садисты и полуграмотные экстерны. Таковы наши киевские издания; московские газеты значительно лучше. Там пишут грамотно.

3-го марта.

Лгунишка-комиссар арестован. — Ему грозит расстрел. Кажется, он наделал какие-то глупости — не то подделал подпись Мазуренко[6], не то рекомендовал на службу заведомого контрреволюционера. Неужели его расстреляет та же власть, которая допустила на ответственный пост недоучившегося дурачка?

10-го марта.

Уничтожаются частные библиотеки. Частным лицам нельзя иметь никаких коллекций. Мне предложили место «эмиссара» в библиотечном отделе для осмотра частных библиотек. Я отправилась с Л. в какую-то канцелярию в гостинице Гладынюка[7], но там мне заявили, что женщин на эту должность не принимают. Хорошо равноправие!

Л. приняли, и он побродил несколько дней по разорённым квартирам и наложил печати на библиотечные шкафы. Может быть, можно будет хоть таким путем спасти те книги, которые солдаты еще не успели разорвать и сжечь.

На одном из заседаний по библиотечному вопросу встретила Н. Он — бундовец и не должен был бы служить у большевиков, хотя при их системе надо или эмигрировать, или поступить к ним на службу. Иначе, при все растущей дороговизне можно будет умереть с голоду.

12-го марта.

Вчера нас хотели выселить из квартиры. Только протекция бывшего репетитора Ф.П., который заведует жилищным отделом, спасла нас. Вместо нашей взяли в том же доме другую квартиру, владельцы которой уехали. В нее вселили какого-то доктора, выселенного из дома Миркина[8]. Этот дом национализован, так как владелец бежал. Поэтому страдают жильцы: их выдворяют, запрещая выносить мебель. Такое выселение — настоящее разорение. Можно себе представить, во что превратят квартиры и мебель красноармейцы и «сотрудники» советских учреждений.

20-го марта.

Киевские улицы очень изменились за последнее время. Они всегда были очень оживлены, а при гетмане на Крещатике нельзя было протолкаться. И публика была гораздо элегантнее, чем раньше. Теперь — наоборот, всё уменьшается число элегантных и даже опрятно одетых прохожих, особенно мужчин. Большинство ходит в солдатских шинелях или в кожаных куртках и в черных картузах. Многие дамы не носят шляп. Все стараются придать себе «демократический вид».

Наши солдаты, слава Богу, ушли, предварительно наделав нам еще неприятностей.

Они стреляли из винтовок у себя в комнате; не говоря о том, что такая игра могла кончиться печально и для кого-нибудь из нас, эта стрельба чуть было не завершилась «тщательным» обыском, так как остальные красноармейцы уверяли, что стреляли мы, и хотели искать у нас оружие. А для чего производят у буржуев тщательные обыски, мы хорошо знаем по рассказам потерпевших знакомых.

Оказывается, что работать в советских учреждениях нелегко.

Есть несколько учреждений нейтральных, напр[имер] совнархоз, губстатбюро. Туда идут буржуи, нуждающиеся или надеющиеся хоть что-нибудь спасти. Р. будто бы пошел на советскую службу по последним мотивам, но он жалуется, что ему жить не дает коммунистическая ячейка, вмешивающаяся в его деловые распоряжения, все проверяющая, все подозревающая, и недовольная тем, что он не коммунист.

По его словам, члены этих ячеек — наихудший сброд даже между коммунистами.

25-го марта.

Везде комиссары, которые все портят и во все вмешиваются. Я удивляюсь, как наши профессора выдерживают, когда ими командует недоучившийся студентик. Кстати о последних: они теперь имеют важное значение, их назначают на высокие посты. Впрочем, в этом отношении большевики только идут вслед за своими предшественниками — украинцами: Голубович[9] ведь тоже попал в премьеры с 4-го курса.

Куда-то они все делись? и каким это кажется далеким!

Каким приятным был украинский фарс в сравнении с коммунистической трагедией! У нас все грустней и грустней; жизнь дорожает, притеснения увеличиваются, все ходят какие-то напуганные.

Нельзя даже развлечься. Театры и кинематографы национализованы, играют тенденциозные пьесы и показывают фильмы, в которых (довольно тупо) острят над буржуазией.

1-го апреля.

Что ни день, то не легче. Уже не говоря о мучениях, которым подвергаются знакомые, за что их жалеешь, начинаешь сама вечно чего-то опасаться.