Дневник и воспоминания киевской студентки

Утром был такого же рода спектакль для детей — воспитанников народных школ, приютов и т.п. учебных заведений. Вообще, к детям большевики относятся очень хорошо. Они их даже чрезмерно балуют, дают им совершенно нелепое воспитание. Очень легко покорить детские сердца еженедельными спектаклями, грудами конфет и бездельем. Так большевики приготовляют себе кадры новых сторонников.

Вообще их педагогические теории: трудовая школа (слышали звон, да не знают, где он), надзор учеников за учителями и т.п. пользуются успехом не только у гимназистов и гимназисток, но даже среди молодых учителей.

Чем дольше у нас большевики, тем больше я вижу, что часть русской интеллигенции (и довольно большая часть), я не скажу сочувствует им, но не находит в их действиях безумия и преступности. Когда им говорят, что большевики — грабители, разрушающие частное благополучие и таким образом подрывающие благосостояние всей страны, они отвечают: «Что за несчастие, если заберут землю, или дом, или мебель у Бродского, у Терещенка? Ведь не трудом праведным нажили они свои палаты каменные. Да кроме того у таких богачей всегда что-нибудь останется». Очевидно, их не возмущает факт грабежа сам по себе. Что же они думают, что чекист, обкрадывающий Терещенко, правильно распределяет богатство.

Не носили ли русские всегда в себе зародышей большевизма? А если часть их теперь им недовольна, то, кажется, главным образом за то, что в нем такое значение имеют евреи. Они бы помирились с Троцким[18], если бы он был урожденный не Бронштейн, а Иванов или Петров.

На этой почве у И. непрекращающаяся вражда с некоторыми одноклассницами. Эти девочки загрызали ее раньше на смерть, а теперь они восторгаются советскими педагогическими мерами.

5-го мая.

Вчера в 8 ч. веч[ера] (по советскому времени) позвонили к нам Б. Их вторично выбрасывают из дому, и они просили нас спасти им немного белья и фотографии, так как им заявили, что ничего почти не позволят с собой вынести. Сегодня они сообщили, что волнение было излишне. Дом решили пока только уплотнить, так как там живет много служащих гор- и губпродкомов, и за них вступился Шлихтер[19].

Говорят, что на Киев идут банды какого-то Григорьева[20].

8-го мая.

Снова 3 дня подряд врываются в квартиру и хотят ее реквизировать то целиком, то частью. Каждый раз тот же торг, упрашивания, мольбы. Невыносимо! А еще противнее отношение домового комитета. Всякий раз, когда приходят с ордером, председатель бежит к нам и отдает нашу квартиру на разорение. Доходило даже до безобразных сцен. Ведь, эти жильцы такие же «буржуи», как мы, а, может, и большие; почему же вместо сочувствия, какой-нибудь организации для самозащиты от того ужаса, который надвинулся на нас всех, наши же собратья по классу, по культурному уровню, поддерживают политику большевиков.

Живет ли в каждом человеке большевик или только в российском гражданине? А может быть, это лишь результат большевизма; вечные волнения, материальные лишения, постоянная угроза жизни разбудили в самых кротких людях зверя. Кажется, постоянное страдание не делает человека лучшим.

16-го мая.

Какая это была страшная неделя! Страшнее обстрела 18-го года. Он совсем померк перед ней. Слава Богу, все кончилось благополучно.

Последние дни в городе было довольно тревожно. На Киев шел Григорьев; рассказывают, что его банды вырезывают целые еврейские местечки. Возник ли в связи с этим движением в Киеве какой-нибудь заговор — не знаю, но произошли массовые аресты русских купцов и членов союза русского народа. Расстреляли несколько десятков человек. Некоторых освободили, вероятно, за большие деньги. В то же время увеличили контрибуцию, так что теперь город должен выплатить 200 милл[ионов].

Я бы их всех очень жалела, если бы не мысль о том, жалели ли бы они меня? Конечно, нет. Теперь мы страдаем вместе, но когда-нибудь им будут петь «Вечная память», будут ставить памятники, а нам устроят пару погромов за то, что в ночь на 12-ое мая арестовали 50 евреев — заложников буржуазии. К нам позвонили в 3 ч. ночи. Обыска не сделали. Предъявили только ордер на имя уехавшего папиного брата, а когда обратили их внимание на это, и они позвонили в чека, оттуда ответили, что можно взять брата за брата.

Мы боялись, чтобы они не убили папу по дороге, как бывало не раз, и мама с Н. пошли следом за ними, хотя один из конвойных грозил ей револьвером. Они пошли даже вторично, отнести папе еду и одеяло, так как он провел остальную часть ночи и почти весь последующий день в соседнем районе.

В 6 ч. утра мы все были на ногах; началась беготня к друзьям и сильным мира сего. В общем все относились доброжелательно, но никто не хотел очень стараться: никто не хочет компрометировать себя защитой арестованного буржуя и всякий прячет протекции для себя.