Читаем Дневник и воспоминания киевской студентки полностью

Дневник и воспоминания киевской студентки

Жизнь все ужаснее. Уже почти месяц я сплю полуодетая. Может быть, это глупые страхи, но каждую ночь арестуют кого-нибудь из знакомых. Многие скрываются, но разве можно долго так жить? Что вышло из скрывания несчастной X. Она почему то не уехала с мужем, хотя, как родственница гетмана, не должна была оставаться. Но, как только большевики вошли, она стала прятаться. Квартиру её, конечно, сейчас же разгромили. Может быть, её страхи были преувеличены, но она никогда не спала 2-х ночей в том же доме. После 4-х месяцев такой жизни, она простудилась и умерла после очень недолгой болезни. Её даже хоронили под чужим именем.

Все-таки несколько знакомых и некоторые приюты были на похоронах. Кстати, о приютах: всех дам, которые их создали, отставили, потребовали сдать счета, просто прогнали. И все пошло прахом. Не только приюты, но, что хуже, больницы, школы, все, что создала буржуазия в Киеве в этой области, а создала она, особенно еврейская, немало.

И только ли это? А наши фабрики, которые стоят, наши пустующие магазины и склады, образцовые фермы Ханенко[23], разграбленные музеи и библиотеки — все погибло или гибнет.

Мы, может быть, были жестоки, жадны, полны предрассудков, но мы творили, а они разрушают. Какое право я имею говорить «мы»? Не «мы», а они — наши предки. Мы — наследники сами виноваты в том, что происходит. Мало ли было среди нас социалистов, коммунистов, анархистов? И теперь мы должны присутствовать со связанными руками при том, как уничтожают наше наследство.

Недавно был декрет — воззвание председателя чека Лациса[24]. Он поощряет доносы, требует их и обещает доносчикам тайну и безопасность.

10-го июня.

Сегодня новая очередная неприятность. Уже 4 месяца мы прячем и прячем наше имущество, раздаем по знакомым, словом — честные люди живут жизнью воров, прячут свое честно приобретенное имущество, как вор — краденое.

Недавно кому-то пришло в голову спрятать пакет процентных бумаг в погребе в песке под какой-то доской. После 2-х, 3-х недель мама заглянула под доску. Часть бумаг была порядочно обгрызана крысами. Новое несчастие! теперь мы боимся, что при новой контрибуции или, вообще, когда нужны будут деньги на жизнь, нельзя будет пострадавшие бумаги продать.

Хотя трудно верить, чтобы русские бумаги, вообще, имели какую-нибудь ценность. Ведь большинство их, вероятно, конфисковано в сейфах и в банках, то есть попросту украдено комиссарами и перепродано спекулянтам, а будущее буржуазное правительство, если оно не захочет санкционировать кражу, должно будет как-нибудь разъяснить вопрос об этих ценностях. Есть люди, особенно беженцы из столиц, которые там ничего не успели спасти, превратившись из миллионеров в нищих. Напр[имер] Н. Он тяжко болен и его жена продает последнее для покупки лекарств, которые неимоверно дороги и начинают не хватать.

Продают, положим, не только они, продаем мы все. Все магазины превратились было в комиссионные конторы. Шурум-бурумы богатеют. Точь-в-точь то же было в Петрограде, но и тут конец был тот же, что там. Большевики спохватились, что у них из-под носа исчезает много хороших вещей; они заперли все комиссионные конторы, находящиеся в них вещи свезли в городской ломбард, серебро и золото конфисковали, остальные вещи будто бы будут возвращать. У нас очень много вещей таким путем пропало.

К. в отчаянии. Она открыла такую контору; теперь осталась при одних расходах. Средств у неё и так, вероятно, немного, так как их дом совершенно разграбили.

Она только и думает об отъезде, но мне кажется, что все-таки еще можно потерпеть. На фронте большевикам неважно. Авось, они до зимы сгинут. А положение эмигрантов так ужасно!

15-го июня.

По декрету о бельевой повинности, на гражданина У.С.С.Р. полагается не больше 6-ти смен белья. Буржуи, разделенные на категории, должны дать по несколько смен белья для собеса. Так как никто своего хорошего белья дать не хочет, то на всей истории зарабатывают старьевщики.

26-го июня.

Каждую ночь оставляю окно открытым для того, чтобы слышать, не подходят ли к дому. Сегодня под утро, уже было светло, меня разбудил шум шагов на улице. Я подбежала к окну. Несколько человек подходило к нашему дому. Я решила, что идут обыскивать или арестовывать и стала одеваться. Б. и И. последовали моему примеру. К счастью тревога оказалась ложной. Эти люди постучали в наши парадные двери, им не сразу открыли, они ругали швейцара, о чем-то спрашивали его, потом пошли стучать в дом, что напротив нас. Пронесло, слава Тебе, Господи!

Долго ли мы будем так мучаться? Деникин наступает, но Колчака бьют. Из чего мы все сделаны? Разве мы, жертвы, не можем соединиться и уничтожить этих палачей? Я чувствую себя, как затравленный зверь. Не спать и ожидать чекистов! Это ведь те же драгоннады!