Дневник и воспоминания киевской студентки

Действительно, зачем им отдельные умывальники? можно мыться под краном. Зачем шкафы? можно повесить платья на стене и завесить простыней. Зачем столовое белье? можно есть на клеенке.

Они не имеют культурных потребностей, как не имеют их эскимосы; и они хотят уподобить нас себе.

До сих пор это им блестяще удается: мы уже спим по-трое, по-четверо в одной комнате, все реже меняем белье (мыло дорого), не купаемся (в водопроводе никогда нет воды).

22-го июля.

Старика Т. снова уводили сегодня утром. Каждый раз он откупается, но его снова и снова берут. Очевидно, комиссарам нравится такой легкий заработок. К тому же приятно помучить старика. А мучить окружающих — это любимое занятие коммунистов. Напр[имер] поселить опасно больного почками в сырой квартире, как сделали с К., несмотря на то, что он врач и как таковой пользуется привилегиями, а именно: его не имеют права выселять, он не вносит бельевой повинности. Несмотря на это и на то, что К. лечил жену коменданта дома, его выселили в полуподвал, а его квартира стоит пустая; изредка туда заходит какая-нибудь девица постучать на машине.

Я была у него, и он сказал, что когда-то сочувствовал социалистам, надеялся, что с их приходом к власти исчезнут все несправедливости, а теперь ему кажутся процентная норма и черта оседлости дивным сном.

Тогда громили только раз в пять, шесть лет, устраивали ритуальный процесс только каждые несколько десятилетий, наконец, тогда был открыт весь мир, можно было покинуть негостеприимную родину; а теперь громят беспрерывно, оплевывают.

И это долгожданный социализм — эта эра хамства и преступности, когда разнузданы самые дикие инстинкты!

25-го июля.

Сегодня снова было письмо из Варшавы. Привез его какой-то поляк.

Он рассказывал, что пробраться в Польшу трудно, нечего и думать брать с собой вещи, деньги. Он сам совершает это путешествие уже вторично для спекуляции. Напр[имер] теперь он провез как-то 20 золотых монет.

Последний раз он был в Киеве 2 мес. тому назад и находит, что в течение этого короткого времени все изменилось к худшему.

За границей, как видно из письма, не имеют представления о том, что мы переживаем. Вероятно, в Вене скоро узнают, так как в середине июня отсюда уехал, случайно застрявший, венец. Этот господин имеет здесь брата, который хотел бежать при Директории, но любознательный европеец убедил его остаться. Он хотел увидеть революцию. Две недели после прихода большевиков, он начал бегать по всем комам и консульствам «um aus dieser Нölle herauszukommen»[26]. Но поляк прав, здесь все хуже и хуже. Магазины исчезают. Их или национализируют или «кооперируют», то есть сам владелец превращает свое дело в фиктивный кооператив и таким путем спасает остатки запасов. Магазины галантереи и мануфактуры почти совсем исчезли.

Магазины Цинделя[27] и магазин Альшванга[28] превращены в советские книжные склады; то же в магазине Жирардовских фабрик[29]. В чайном магазине Перлова[30] советская цветочная торговля, где покупать могут только коммунисты и советские служащие. В первой ювелирной артели продают овощи. Аптеки национализованы. Над ними висят черные доски с кроваво-красными надписями: «первая советская аптека», «вторая...» и т.п.

Несмотря на обилие книжных магазинов, в них нельзя простому смертному купить книгу. Для этого надо иметь ордер из наркомпроса, а получить ордер можно только доказавши, что книга необходима какому-нибудь учреждению. Странный способ распространения просвещения. Впрочем, просвещают советские издания плохо: и старые и новые магазины завалены только биографиями Ленина, его речами, дешевыми, но отвратительными историями октябрьского переворота, теориями «пролетарского искусства».

Хорошие книги можно купить на улице. На каждом углу стоит ларь или киоск битком набитые прекрасными изданиями. Почему-то уличная свободная торговля позволена, и эти букинисты делают прекрасные дела.

Больно смотреть на эти книги. Почти все они с инициалами, многие с надписями.

Часть их разграблена в помещичьих усадьбах, другие в «буржуйских» квартирах, третьи, наконец, добровольно проданы разоренными владельцами.

Встречаются между ними редкие труды, интересующие только специалистов, напр[имер] «Военная история Крымской кампании» и т.п.

Мне безумно жаль владельцев. Из всех гибнущих вещей, больше всего жаль книг. Они покупались и хранились с наибольшей любовью.

27-го июля.

Я на службе у большевиков. Мне стыдно, но любопытство превозмогло: я до сих пор видела только отрицательную сторону большевизма, их разрушительную деятельность. Хочу увидеть их творчество, то, чем они держатся. Ведь чем-нибудь они все-таки держатся. Выбрала для этого нейтральное учреждение — губернское статистическое бюро — губстатбюро. (Большевики довели сокращенность названий до какой-то мании: совнарком, совнархоз, собес, наркомпрос; сама Россия у них только Р.С.Ф.С.Р.).