Дневник и воспоминания киевской студентки

Сегодня снова забирали мебель. У нас взяли мало, но у секретаря взяли весь кабинет. В городе снова серия обысков. Я заметила, что это происходит всякий раз, когда войсковые части отправляются на фронт. Вероятно, только таким путем коммунисты могут возбудить в своих войсках жажду воинских подвигов.

Под влиянием этой ужасной жизни у меня исчезли всякие интересы. С тех пор, как я сдала последний экзамен, мне даже не хочется читать, не то, что работать. Весь день проходит в беготне по разным комам, в прятаньи, в продаже. Напр[имер], на днях пришел председатель домкома и сказал, что есть декрет о предельных запасах муки, сахара и т.п. Все испугались, начали прятать, пересыпать, переносить.

Я даже не полюбопытствовала увидеть и услышать Троцкого.

Говорят, что он здесь не имел никакого успеха и уехал, заявив, что Украйна похожа на редиску: внутри белая, снаружи красная.

Прозевав Т[роцкого], я решила вознаградить себя хоть лицезрением иностранных коммунистов. Они имеют здесь свою газету и заседают в доме Апштейна, на углу Лютеранской и Банковой.

Была на 2-х собраниях. Публики было довольно много; большинство её составляли француженки и англичанки.

Во главе этих коммунистов стоит бельгийка — уже немолодая женщина — некая m-me Costa, бывшая гувернантка у одних местных сахарозаводчиков. Теперь она реквизировала их квартиру в свою пользу. Надо сознаться, что помещение, занимаемое иностранцами, не имеет того заплеванного и ободранного вида, который приняли все дома, где хозяйничают соотечественники.

Больше всего говорили, во время собраний, два каких-то французских матроса. Говорили бессвязно, главное содержание речей была брань против офицеров. По их словам, они бежали с французских военных судов, которые стояли не то в Одессе, не то в Крыму. Был, оказывается, бунт французских моряков; они обливали водой своих офицеров, сошли все на берег. Поэтому французы должны были покинуть Одессу.

Описанию восстания было посвящено первое собрание. На втором m‑me Costa ораторствовала против колониальной политики европейских держав.

Все речи были малоубедительны. Когда начались прения, многие скромные маленькие гувернантки очень остроумно оппонировали и, так как запас аргументов у этих коммунистов не велик, то они в конце концов запретили прения. Надо сознаться, что внешне они не производят такого ужасного впечатления, как наши коммунисты. Даже те русские коммунисты, которые побывали на Западе, не так выглядят, как чисто домашнее производство. У Р. живет такой реэмигрант из Америки. Он чисто одет, безупречно ведет себя, не шумит, ничего не требует. Он даже не соглашается с наиболее крутыми мерами.

Мне кажется, что Т[роцкий] прав: Украина безусловно не сочувствует большевикам. Но, кто им сочувствует? чем они держатся? На словах, все их ненавидят. Под «всеми» я понимаю тех, кто не принадлежит к коммунистической партии, потому что только у явного большевика можно встретить открыто-сочувственное отношение к советской власти.

Оплот их, без сомнения, Великороссия, хотя приезжающие оттуда это отрицают. А когда спрашиваешь, откуда их сила, те же люди не дают ответа. Но не может же власть держаться около 2-х лет, если народ ее искренно ненавидит. Значит, чем-то она кому-то нравится. Нельзя же в самом деле объяснять большевизм одной пропагандой на немецкие деньги (если таковые вообще были) или ненавистью евреев к России. Судя по тому, что мы — киевская еврейская буржуазия перенесли от большевиков, даже самая сильная вражда к России не могла бы нас побудить так разрушить страну, что мы сами гибнем под её развалинами. И, вообще, хотя русский народ очень темный, но не такое же это стадо, чтобы 100 миллионами русских вертело 4 миллиона евреев.

Нечего сваливать и на латышей, и на китайцев. Большевизм что-то специфически русское, и, если он проявляется у других народностей, населяющих Россию, то потому, что они заразились у русских, а не наоборот.

1-го июля.

Жизнь подтверждает мое мнение. Последние дни я посещаю библиотечные курсы. Это учреждение создано большевиками, но при нем пристроились «беспартийные» интеллигенты. Все русские. И от их беспартийности сильно пахнет большевизмом. Уже одно то, что слушатели должны были заполнить анкетный лист, в котором есть вопрос: «Ваше отношение к советской власти?» — показывает какие требования были предъявлены лекторам. Они им подчинились. Подчиняемся мы все. Я тоже написала в анкете, что мое отношение к советской власти «лойяльное». Один лишь Р. осмелился написать, что его отношение «деловое» и, кажется, ему за это сделали выговор.

Тон лекторов странный. Противно слушать, когда они начинают вилять, не решаясь открыто высказаться ни за, ни против уничтожения частных библиотек. Рядом трескучих фраз напоминают, что мысль одному лицу принадлежать не может, а потому мысли Пушкина, Толстого и др. не могут быть заперты в шкафу у одного богача. И т.д., и т.д.