Дневник из заточения (СИ)

Когда Колин заговорил, я, наконец-то, отмер и проснулся, что-ли. От адреналина в крови все еще потряхивало, но тело уже начало слушаться. Забросив в рюкзак самое главное, мобилку, дневник, какую-то нужную мелочевку, я бросился к Колину, но остановился в шаге от него.

- Выходите к машине, господин Бербоун, у меня небольшой разговор с господином Гриндевальдом. Телохранители в отключке. Я соберу чемодан. Ключи должны быть в зажигании, прогрейте салон.

Жалкий земляной червяк, конечно же, не смолчал:

- Мальчишка и вас приручил, Грейвс, у него несомненный талант, он гений манипуляции. Скажите мне, стоит ли рухнувшая карьера недели траха? В вашем возрасте менять профессию – это рискованное занятие.

Я пулей вылетел из комнаты, добежал до прихожей, ухватил полушубок, вскочил босыми ногами в угги и бросился к машине.

Все, как сказал Колин. Ключи в зажигании. Заведя машину, я пересел на соседнее сидение и замер в ожидании. Мысли всплывали и тонули, незаконченными хвостиками мельтеша в голове.

Это была не ломка. Не ломка. Вчера была не ломка. Дневник. Гадский дневник. Звонок Ньюта. Стечение обстоятельств?

Что-то выстраивалось в голове, но тонуло в нервном ожидании Колина, так и не оформившись в связную мысль.

Что теперь будет? Куда бежать? Как теперь жить?

Все фигня, фигня, фигня.. Главное – Колин. Он не врал. Он спас. Он со мной. Он вернулся!

Колин. Колин. Колин. Колин – билось набатом в голове.

Когда он появился в дверях шале, облегчение накатило душной волной.

- Поехали? – сказал Колин, садясь за руль.

Всё, что я мог, так это ткнуться ему лбом в висок и обнять. Молча. Без сил. Без эмоций.

- Поехали! – поцеловал я его в щеку.

Ответный поцелуй в висок, крепкие объятия Колина, и машина тронулась.

А по дороге мы нашли мою красную шапочку.

- Я же говорил, что ее тебе принесу?

Серый медведь и красная фапотька, бля!

Надо прошерстить дневник и вспомнить всё, что он мне обещал.

Колин честен.

Колин выполняет обещания.

Чем дальше мы отъезжали от шале, от падре, тем больше вопросов заполняло мою голову.

- Колин… Куда мы едем? – спросил я.

И понеслооооось...

- Чемодан. Вокзал. Гостиница.

Ну охуеть теперь!

Оказывается, Колин психолог.

И у меня стокгольмский синдром.

И всё я делал правильно в такой обстановке, когда приручал Тэдди.

И что он меня понимает.

И что мне надо вернуться к нормальной жизни, к друзьям, к вечеринкам.

Но только не к бухлу и наркотикам.

И друзья-то меня поддержат, и Ньют оказался хорошим и милым.

Йоптвайумааааать!!!

Тэдди! Тэдди, милый! Что ты несешь?!!!

- Забудь про Ньюта! Тебе так не терпится от меня избавиться?

- Да на кой хуй я тебе сдался, Эзра? Гриндевальд обезоружен надолго, бумаги твои подписанные вон на заднем сидении валяются, или ты боишься, что сейчас перестанешь играть любовь неземную и я поверну обратно? Можешь не бояться, не поверну, я себя отлично закопал, чтобы поворачивать. Выдыхай, Эзра, ты всех победил.

Жованый крот, щука брат!!!

- Ты, блядь, серьёзно, Колин? Вот так ты обо мне думаешь?

- Ты хороший, Эзра, очень хороший! Но я тоже не совсем идиот, чтобы верить в невозможное.

И тут я вспомнил про дневник. Про этот гребаный дневник.

Твой кролик пишет*

Психолог, он, твою мать! Выдернуть из контекста фразы! Прочитать только начало, где мы оба были на нервах, и сделать выводы.

- Возьми. И прочти до конца, раз уж начал. Бумаге ты веришь, а мне, значит, нет?

Здорово, Колин! Геллерту он верит. Записям в дневнике верит. Своим дебильным теориям верит, а мне – нет.

- Тебя понесло на волне событий, и ты принял единственно верное решение, чтобы выбраться из опасной ситуации с наименьшими повреждениями. Это пройдет, поверь мне, это всегда проходит. Я-то на что рассчитывал? Какого хера я-то влюбился, даже зная про это все?

Тэдди. О, Господи, Тэдди!

Ты признался мне в любви, милый?!

Но судя по твоему решению это не имеет ни-ка-ко-го значения для нас. Для нас с тобой вместе.

Потому что он уже все решил. И за себя и за меня. И, что бы я не сказал, уже не поможет – диагноз вынесен. У нас нет будущего, потому что он мне наскучит. Не сейчас, так через пол-года.

Так и я могу быть психологом. Только плохим. Ибо хороший психолог вначале выслушает пациента, а потом смеется, а не наебарот.

Тэдди любит меня. Езус Крист!!!

Сказать ему то же самое? Да, блядь, после того, как мне разжевали, что я кАлечный стокгольмский пациент, и все преходяще, а музыка вечна, этого упертого медведя даже разорвавшаяся бомба над головой не остановила бы.

Вот тебе и признание. В машине. Как я и писал. Только меня опять не хотят слушать.

Хотелось выть и кусаться. Если бы это помогло, я бы так и сделал.

Но вместо этого я наехал на Тэдди и пригрозил ему, что деньги решают все. Что я из-под земли его достану, если он не даст нам шанс.