Дневник мертвеца(СИ)

Тем не менее, Валентин Иванович пока еще был жив, хотя и надломлен морально. Он отчаянно нуждался в новом личном мировоззрении, которое позволило бы ему продолжать жить дальше после того, как весь его мир в одночасье рухнул. Он решил, что должен жить хотя бы для того, чтобы однажды кто-нибудь из уцелевших, обладающий соответствующими возможностями, исследовал его феномен; это позволило бы найти лекарство, противоядие от новой чумы наших дней. Это решение поддерживало его и поддерживает сейчас. Оно заставляет его заботиться о теле и содержать его в приличной форме - не ради себя, а ради потенциального вклада в будущее спасение человеческого рода.

Слава был солидарен с Фроловым. Он отчетливо сознавал, какую ценность представляет подтвержденный случай иммунитета; какой уникальный шанс он в себе несет. Поэтому они и хотели уйти - имея представление о том, что творилось в этих местах на протяжении последних месяцев, оба понимали, что здесь рассчитывать на разгадку тайны иммунитета и, возможно, природы самого вируса, не приходится. Они надеялись, что где-нибудь еще им повезет обнаружить уцелевшую колонию вменяемых людей, не до конца озверевших и обладающих хоть каким-то медицинским оборудованием. А встретить в такой колонии врача или микробиолога было и вовсе пределом их мечтаний.

Рассказ Валентина Ивановича глубоко поразили меня. Я испытал невольное уважение перед силой его духа и готовностью служить человечеству. Думаю, я должен благодарить судьбу за то, что она свела меня сначала со Славой, а через него - с Фроловым. Эта встреча и его рассказ воодушевили меня и вселили в мое сердце новую надежду на то, что для нас - людей - пока еще не все потеряно.

В свете того, что я услышал в тот день, славино приглашение стать членом их отряда и мое согласие приобретали огромное значение. Они доверили мне тайну чрезвычайно важности; знание этой тайны и признание ее ценности автоматически налагало на меня обязанность всеми силами защищать жизнь и здоровье Фролова от любых возможных угроз. Слава и я, подобно принявшим обет средневековым рыцарям, должны были любой ценой доставить принцессу - Фролова - в замок ее отца; там она будет в безопасности, а это очень важно для спасения всего нашего королевства.

X.

Мне предложили выбрать помещение, в котором я буду жить. Выбор был большой: целый этаж за исключением уже занятых комнат. Я остановился на просторном кабинете с приемной - получилось целых две комнаты. Там был огромный кожаный диван и это предопределило мое решение - я понял, что хочу спать только на нем. В центре кабинета стоял роскошный дубовый стол с компьютером и дорогим письменным прибором. Компьютер и монитор я выбросил в окно, - здесь все так поступали с мусором, - а вот столу был рад; за ним я собирался писать свой дневник.

Вечером я познакомился с Машей. Я помогал Славе готовить ужин, что свелось к нехитрой процедуре открывания консервированной фасоли и кипячению воды для чая. Принесенные с собой части зайца он жарил сам. Столовая вместе с кухней находились в большом зале с табличкой "Переговорная". Очаг, на котором готовили горячую пищу, был сделан из остова встроенного оконного кондиционера, что позволяло выводить дым прямо на улицу. Ели за огромным круглым столом, окруженным офисными креслами на колесиках. Воткнутый в полированную поверхность стола штык-нож являл собой зловещий контраст с неплохо сохранившейся конторской обстановкой.

На стене висела пластиковая доска с фломастерами; такие доски раньше использовали на совещаниях - рисовали диаграммы и схемы бизнес-мошенничества, как пошутил Слава. Доской активно пользовались и сейчас. Ее покрывали небрежно начерченные линии и стрелки, часть схемы занимал список припасов. Я догадался, что вижу перед собой план ухода.

Она появилась перед самым ужином. Слава крикнул в коридор знаменитую фразу: "Кушать подано! Садитесь жрать, пожалуйста!". Через пять минут, неуверенно ступая и держась за руку Фролова, Маша медленно вошла в столовую. Я затруднился бы назвать ее возраст. Слава говорил мне, что ей тридцать два, но я мог легко дать и пятьдесят благодаря отекшему бледному лицу, чрезвычайной худобе и седым прядям, выбившимся из-под платка, которым она укрывала голову. В ее глазах горел болезненный лихорадочный блеск, она пошатывалась и наверняка упала бы, если бы не поддержка Валентина Ивановича. Вместе с тем, я не мог не отметить ее миловидности. Пожалуй, если она выздоровеет и прибавит килограммов двадцать, а также спрячет седину, она станет настоящей красавицей. По словам Славы, она и была красавицей всего год назад.