Дневник метаморфа

— Суд рассмотрел предъявленные обвинения и доводы защиты, — сказал он своим мелодичным голоском, — и постановил следующее. Смертная казнь не компенсирует убытков для пострадавшей колонии. Суд постановляет. Пункт первый — происшедшее считать досадным несчастным случаем. Пункт второй — обвиняемая Тенго обязуется детально освоить искрительство и не провоцировать новых геноцидов. Пункт третий — обвиняемая обязуется компенсировать принесённый колонии ущерб и стать приёмной бобровой матерью.

— Что за ерунда?! — вне себя от волнения воскликнула Тенго. — Каким образом я могу ею стать?!

— А именно, — строго продолжил первошаман, — расчистить заваленные норы, обеспечить всех детёнышей кормом, а также защитой от ящеров путём отстройки обоих повреждённых плотин.

— На это мы согласны, — кивнул курвабобер, — пусть защитит молодняк и отстроит, что разрушила.

— Да будет так!

Судья грохнул молоточком с такой силой, что мы оба подскочили, выдёргивая головы из усиков цефалота, и во все глаза уставились друг на друга.

— С возвращением, я тревожился, — осторожно сказал.

Тенго поражённо молчала, глядя так, словно и не рада была проснуться.

Вместо её ответа, где-то глубоко внутри сознания и очень, очень тихо, обрывок ускользающего кувшиночного сна моей собственной инсценировки шепнул со смехом: «У-у-у, какой ты хитрый, Николай, у-у-у!!! Я, кстати, жду пломбир…»

Глава 32. Зверь

Боль всегда была с ним, вечная. Когда тупая, тяжкая, когда (сейчас) — остр-рая. Чуть отбегала иногда, как пугливая добыча, но неизменно возвращалась, как самый стр-рашный враг, которого не мог убить. На волне острой боли он снова вспомнил имя, пока лежал в яме, на кольях, с истекающей в песок и глину кр-ровью, и вместе с нею — сывороткой. Его зовут Макс. Он — болен и нуждался в лекарстве. Он мечтал о смерти, но та всё не приходила. Он хотел сдохнуть, но ещё больше хотел жр-рать, и раз человек, поймавший его, причинивший новую боль вдобавок к неизживной и постоянной, не может дать смерти — так даст лекарства, которое в еде. ДОФАМИН.

Колья держали кр-репко, словно зубы, не вырваться. Но сыворотка в кр-рови сделала его текучим. Макс стремился прочь — и тело откликнулось. Пр-рочь!

Тянутся мгновения в ловушке, тянется плоть. Там сверху пища — ходит, кричит, говорит, злится. Манит сладкая, свежая плоть с вожделенным дофамином, лекарством, с которым боль уходит. Пр-рочь из ямы! Он уцепился когтями и вырвался. Не весь — кусок, башка, плечо, кусок груди и лапа. Разор-рвался пополам, но не сдох, цеплялся и полз… Еда-лекарство поняло его, убежало, но другой человек остался. Больной и слабый, он страдал от боли как сам Макс, жалко было его, отпустил бы, но тело тр-ребовало пищи, чтобы заново себя растить, и он ел. Не помногу за р-раз, с жалостью ел, что кончится. Сперва еда выпадала, потом отрос желудок и кишки, быстрее пошло. Человек долго был живой и говорил, кр-ричал — не так одиноко, можно было смотреть, как дышит или гадит, говорить с ним — так легче. Сыворотка работала, обр-рывок Макса чесался, болел, рос сам из себя, опять проклюнулись лапы, как раньше, но маленькие. Регенер-рировал!

Но потом из ямы выползло голодное брюхо с задними лапами, стёкшее с кольев, в нём тоже бур-рлила сыворотка и не давала сдохнуть без башки, без Макса.

Старые кишки покрылись шерстяными космами — зажило. Сыворотка вырастила брюху короткие передние лапы, пасть и зубы, и нюхалку там, где был пупок. Глаза проклюнулись, сперва слепые, с бельмами, потом прозрели, ими цепко пялилось на него, на друга.

Вдруг тупое мерзкое брюхо напр-рыгнуло и одним ударом убило его пищу, его друга! Макс укусил брюхо, то в ответ впилось в старую переднюю лапу, сплелись с р-рыком, с воем.

— Бр-р-рось!!!

Без ушей, глухое, Макс кричал — не слышало. Они катались и ревели, грызя друг друга. Бил брюхо новыми лапами, то рвало его свежую мягкую шкуру, но унюхало собственный запах и сдалось, тупое. Вдвоём дожр-рали пищу. Жаль, как жаль! Не с кем говорить, не с ним же? Макс главный, ему — голову, брюхо кости разгрызло, подчистую дожр-рало плоть и тр-ребуху, тогда затихло, сытое, как детёныш. Спали в куче, друг на друге. Проснулись от голода, вечного голода, но теперь вдвоём добычу гнали, нашли звер-рей, убили, ели, пусть не то пальто. Однако быстрое, нюхало, смотрело, загоняло, хватало, р-рвало, вдвоём добыли-съели больше. Или он один в двух телах? Макс запутался.

— За мной, — сказал брюху.

Не слышало, смотрело глазками, тупое.

— По следу. Пойдём! Нюхай.

Брюхо не понимало, но Макс обнюхал стоянку, ловушку, ор-ружие, брошенные вещи, запомнил запах того, который поймал, и брюхо тоже побежало раскорячено, нюхало пупком, подр-ражало? Бил, гнал, стало в меру бояться. Чуяло, глупый кусок! Как так-то? Макс — вот, брюхо — вот. Два рта, два носа, четыре глаза, восемь лап, считал было зубья — сбился, бросил, много, дрянь. Ели. Голод двоих теперь терзал. А боль? Его лишь? Обидно.