– Я с Гнусярой в одной группе учусь, – пояснил Гаврош, – изучил его подлую натуру. Но здесь он сам себя превзошел.
– Армия, – ухмыльнулся в усы Гейне, – тут все как на ладони. Это на гражданке можно кем угодно прикидываться, а в полевых условиях дерьмо сразу вылезет.
Когда квартирьеры сели перекурить, уже совсем светало.
– Вы спросите меня, к эротике или порнографии относятся будущие снимки? – Зеленый покрутил фотоаппарат на шнурке и передразнил Гейне. – Нет, други мои. Нет, нет и еще раз нет. Это всего лишь этап воспитательного процесса. Но если честно, то только сейчас я до конца уяснил разницу между эротикой и порнографией. И знаете, в чем разница?
– Ну и в чем?
– В количестве отсиженных лет.
– И ты что, в натуре, его живьем бы закопал? – высказал вслух затаенную мысль Розенбаум, обращаясь к сержанту.
– Да его не жалко, – усмехнулся Гейне, – кого-нибудь из вас не хотелось в братскую могилу толкать.
– Не гони, – не поверил Гаврош.
– Вы клятву: «Один за всех и все за одного» давали? – Композитор обвел всех леденящим взглядом.
– Дава-а-али, – проблеяли квартирьеры.
– Тогда учитесь за базар отвечать, – Гейне кинул бычок под ноги, отутюжил его сапогом и пошел проверять, как Гнус стирает полковое знамя.
Подстава Посвящается каналу НТВ
Федю Найденова в недобрый час осенило, как радикально лечить пристрастие к алкоголю, табаку и наркотикам. С тех пор он потерял покой и из беспечного, смешливого нарколога превратился в странное существо, размахивающее руками и доказывающее преимущество своего метода перед другими с пеной у рта. Теперь Федор передвигался по своей больнице исключительно короткими перебежками от одного оппонента к другому. Он хватал первого попавшегося врача за лацкан халата, заглядывал в глаза и устраивал прессинг:
– Но ведь правильно, что вся информация должна подаваться с телевизионного экрана? Внушаемость пациента при телевизионном просмотре возрастает в десять раз. В десять! Кардиология развивается, пульмонология шагает семимильными шагами, и только наркология топчется на месте.
– Это да… – мямлил стреноженный доктор, мечтая побыстрее свалить.
– Двадцать пятый кадр недаром запрещен во всем мире в рекламных и предвыборных компаниях, – Найденов смахивал со лба вдохновенную испарину, – а если на гипнотическую песнь еще лечебный шепот наложить… А если задействовать новейшие компьютерные технологии… А если показывать белые горячки, эпилептические припадки и печень умерших от цирроза… Общество анонимных алкоголиков и наркоманов – безнадежное старье, нужно записывать исповеди больных на диски и показывать другим пациентам. Внушаемость будет запредельной. Представляешь, по всей стране можно будет такие программы гонять. Нужен только медицинский кабинет, кресло, телевизор и медиаплеер. И обязательно дипломированный нарколог, прошедший специальную подготовку…
Коллега под благовидным предлогом прощался и убегал, а Найденов искал новую жертву. В больнице его прозвали «Двадцать пятым кадром» и лишний раз старались с ним не пересекаться. Возраст Феди приближался к тридцати, он был холост, горласт и на зависть активен – глобальные идеи будоражили его мозг. Он загорелся запатентовать свой метод, получить на него разрешение Минздрава и влезть в телевизор, чтобы открыть народу правду, а вот женитьбу и обзаведение хозяйством отложил на потом. Найденов вырос без родителей, погибших в авиакатастрофе, и воспитывался тетушкой, та его опекала, но бранила, что он не женится и не заводит детей.
– Лучше себе кроссовки купи или в отпуск сходи, – советовал заведующий его отделением Сергей Сергеевич Егоров, – что ты, самый умный, что ли? Давно уже до тебя все, что нужно, запатентовали. В Германии или Японии наверняка раньше тебя додумались 25-й кадр в наркологии использовать. На море бы лучше съездил или на даче покопался. Это ж надо, за семь лет ни разу в отпуску не был.
Егорову перевалило за пятьдесят, и больше всего Сергея Сергеевича волновало, приживутся ли саженцы на его дачном участке.
– Плюнь, – вторил Женька Шуршиков, врач-нарколог, ровесник Найденова, горбатящийся в соседнем отделении, – лучше пошли по бабам. Я таких телочек вчера на выставке снял, пальчики оближешь.
– Ты ходишь на выставки? – обомлел Егоров. – Что деется!
– Самое клевое место с девчонками знакомиться, – поделился секретом Шуршиков, – даже лучше, чем в метро.
Федя никого не слушал, он получил аж три патента и готовился апробировать свой метод перед решающим испытанием в НИИ наркологии.
– Что ты миокард рвешь? Что ты на амбразуру кидаешься? – укорял его Егоров. – Если люди перестанут пить – наркологи перестанут есть. Отвлекись, хочешь, я тебе фотографии своих саженцев покажу? Сейчас допишу историю болезни и покажу.
– Все корпите, Золушки, – в дверь влетел Шуршиков и закинул свою сумку на стол, – а я еду заниматься сексом.
– Ну, конечно, – Сергей Сергеевич поднял голову над историей болезни, – и вся больница должна об этом знать.