– Я тебе говорила, что журналисты выдерут нужные им слова из контекста и втопчут твое имя в грязь?
Найденов в ответ только засопел.
– Они же замкадыши. Эти проституты и проститутки готовы на все. Они за тридцать тысяч сребреников и мать родную в бордель сдадут, и в церкви «Марсельезу» пропукают, – Вероника рубила слова не хуже опытного агитатора.
– Ну, причем здесь замкадыши, – робко возразил Федор.
– Коренные москвичи на такое не пойдут, – безапелляционно заявила Вероника.
– Ник, ну, кто же знал, что там такая засада, – промямлил Найденов.
– Больше мне не звони. Никогда. От тебя один дискомфорт.
Вероника бросила трубку, и Федор услышал короткие сигналы, напоминающие звук работающего электрокардиографа. Сигналы сначала отдавали болью в левом ухе, контактирующем с телефоном. Потом боль постепенно сползла по левой стороне шеи в левое плечо, под лопатку и устремилась за грудину. В груди что-то звонко лопнуло и задребезжало.
«Опаньки, да у меня инфаркт», – поставил себе диагноз Найденов и попытался вдохнуть. Не получалось. На него навалилась страшная усталость и отчужденность. «Зачем я полез на телевидение? Зачем? Почему так мало отдыхал? Для чего все откладывал на потом?» – пронеслось в затуманенном мозгу. Найденов в изнеможении прикрыл глаза, посидел так несколько минут и умер. Сердце Феди остановилось навсегда. Стайка бомжиков, распивающая портвейн на соседней скамейке, быстро обратила внимание на «дремлющего пассажира».
– Нажрался уже, касатик, – пробурчала тетка с синими ногами по кличке Косоротка, – вот оно как в одинаре пить.
– Почистить его нужно, – предложил главарь, с погонялом Щербатый.
– Хорошо бы, – согласились остальные.
– Косоротка, прикрой. Кабанчик, на выход, – скомандовал главарь.
Бомжиха встала перед Найденовым и стала делать вид, что разговаривает с ним, а Кабанчик освободил фраера от кошелька, телефона и часов. Люмпены воровато огляделись и порысили в другой конец парка, а тело Найденова осталось одиноко сидеть на скамейке, пока душа отлетала к заиндевевшим небесам. Таким его и обнаружил линейный наряд полиции.
Смерть Найденыша странно повлияла на Шуршикова, он утих и принялся писать рассказы. Егоров тоже изменился – с саженцев Сергей Сергеевич переключился на рассаду.
– Отдуплился раб божий Федюня, – начал свою поминальную речь Егоров.
– Нет. Это скорее подходит для почившего пролетария, забивающего козла, – помотал головой Жека.
– Окочурился раб божий Федыпа…
– Не годится. Это для крестьян, – перебил Шуршиков.
– Скопытился?
– Тем более для крестьян.
– Ласты склеил? Подойдет? – Сергей Сергеевич вопросительно уставился на Шуршикова.
– Он был наркологом, а не водолазом.
– Карандаши откинул?
– Это для моделей, умерших от анорексии, – капризничал Женька.
– Кеды в угол поставил?
– Во. Вот это подойдет. Уважительно и с намеком на его нездоровую активность.
– Я тут на стене граффити видел: «Встретил продажного журналиста – убей», – внезапно вспомнил Сергей Сергеевич.
– Душевная надпись, – оценил Шуршиков, – я бы так и сделал, но сидеть не хочется.
– А ты про них рассказ напиши. Убей морально, – посоветовал Егоров.
– Рассказ напишу, – Женька почесал в затылке, – может, даже на роман замахнусь.
– Вот, вот. Замахнись.
– Спи спокойно, дорогой Федя, – начал Шуршиков, – ты был, на удивление, романтичен и беззащитен в наш подлый век. Мы говорили тебе, что никому ничего не нужно в нашей стране. Что всех устраивает пьющее население, а борьба с наркотиками напоминает по сути варьете. Но ты не верил и хотел все изменить.
– Увы, – подхватил Сергей Сергеевич, – нашедшего выход затаптывают первым. Все к лучшему. В обществе ангелов тебе будет комфортнее. Только, пожалуйста, не доставай их своей контент-терапией и компьютерными технологиями, а то они тебя обратно отправят. Я все сказал.
– Извини, Федя, – развел руками Женька, – ты же знаешь, наркологи на работе не пьют, не принято.
Коллеги не чокаясь выпили по стакану газировки и отвернулись в разные стороны, чтобы скрыть выступившие слезы. Благоговейную тишину нарушали только крики больного с белой горячкой из пятой палаты.
– Вот так походя сломали парню жизнь, а потом и угробили, – пробурчал Шуршиков, – эти НТВ-шники ведут себя слишком резво. Вот ведь гадств, и не накажет их никто.
– А на фига он умер? – возмутился Сергей Сергеевич. – Лучше бы судился. Метод разрешен Минздравом, все честь по чести. Найденчик у канала большие деньги мог бы отсудить. Легко.
– Каким образом? – не въехал Женька.
– Ты запись внимательнее просмотри, – разгорячился Егоров, – они утверждали, что метод является ненаучным, а он абсолютно легитимен. Если сам Минздрав разрешил, куда уж дальше.
– Теперь-то что. Вот оно – телевидение. Умер Найденыш, сердце не выдержало, – вздохнул Шуршиков.
– То-то и оно, что поздно. Все он хотел в ящик попасть. Вот и попал, точнее сказать – сыграл, – Сергей Сергеевич посмотрел в окно, – ну и погодка.
За окном заканчивался март, и снег падал к ногам прохожих подобно подбитым мечтам и рухнувшим надеждам, а снежинки напоминали замерзшие мыльные пузыри, обильно выдуваемые ветром.