Дневник наркомана

     Что  же,  пожалуй у меня  и в самом деле ум аналитический. Поэтому  я и принялся за эти записки.  Вообщем, к концу  войны я оказался  "рыцарем". Это вышло, как мне до  сих пор  кажется, благодаря канцелярской ошибке какого-то чиновника.

     Что до дяди Мортимера, он так и жил своей жизнью ракообразного; хмурый, богатый, суровый, старый холостяк. Мы не слышали о нем ни слова.

     А  потом, около  года назад,  он  скончался;  и  к своему  удивлению  я оказался единственным наследником пяти-шести тысяч годового  дохода, а также еще и владельцем Барли-Грандж - и в самом  деле чертовски красивого места  в Кенте; достаточно неотдаленного, чтобы  было удобно состоятельному  молодому человеку, не чуждому светской жизни, каким я стал;  но главным плюсом имения было наличие  искусственного  водохранилища,  достаточно просторного,  чтобы служить аквадромом для моего гидроплана.

     Пускай у меня и отсутствует, как сказал Картрайт, инстинкт авиатора; но это единственный вид спорта, который меня волнует.

     Гольф?  Когда пролетаешь над  площадкой для  гольфа,  какою  же  мелкой дрянью смотрятся все эти люди! Какими напыщенными пигмеями!

     Теперь  по  поводу  моей  депрессии.  Когда наступил  конец войны,  и я остался  без гроша, без работы, полностью ограбленный военным временем (даже если бы у меня  и были  какие-то деньги),  чтобы продолжить свою медицинскую карьеру, мне пришлось разработать совершенно новую психологию. Знаете, когда вы участвуете в воздушном поединке, то ощущаете себя обособленным от  всего. Во  всей  Вселенной  нет никого  кроме  Вас  и боша,  которого вы  пытаетесь подбить. В этом есть нечто обособленное и богоподобное.

     Так что, когда я оказался  вышвырнут благодарным государством на улицу, я превратился в животное  совсем нового вида.  В  самом  деле, мне частенько приходила  в  голову  мысль,  что никакого "Я" вообще  нет; что мы - простые средства выражения  чего-то еще; и полагая,  что мы  принадлежим самим себе, становимся просто жертвами глубокого заблуждения.

     Ладно, черт с этим! Ясно, как  божий день - я превратился в отчаявшееся дикое  животное. Мне слишком  хотелось есть, скажем так, чтобы тратить время на мучительные размышления о том о сем.

     И вот тогда-то и пришло письмо от адвокатов.

     Это  был еще  один  новый  опыт  в  моей  жизни.  До  этого  я  не имел представления до какой низости способно опуститься раболепие.

     - Между прочим, сэр Питер, - сказал мистер Вольф, - конечно потребуется время,   и  не  малое,  чтобы  уладить  эти  дела...   Ведь   унаследованная собственность велика, очень велика. Однако, я полагаю, что учитывая нынешние времена вы не будете обижаться, сэр Питер, если мы вручим вам для начала чек на тысячу фунтов.

     Только  когда  я очутился за  дверями, до  меня  дошло  как  сильно  он нуждался в том, чтобы вести мое дело. Мог бы  и не беспокоиться. Он управлял делами бедного  старого дяди  Мортимера достаточно хорошо все эти годы; едва ли я захотел бы передать их в руки нового человека.

     Что меня действительно  порадовало  во всей  этой истории, так это один пунктик в завещании. Старый краб просидел всю войну в клубе, хватая за рукав всех, кто оказывался рядом; и все же продолжал отслеживать, чем я занимаюсь. В завещании было сказано, что он делает меня своим наследником "за блестящие заслуги перед отечеством в трудную для последнего годину".

     Такова истинно  кельтская психология. Когда  закончен  разговор, всегда остается нечто такое, о чем ни  сказано  ни  слова,  но что  проходит сквозь землю, и упирается в ее центр.

     А теперь  подошло  время рассказать о самом забавном во всем этом деле. Я,  вдруг,  с  изумлением  осознал, что  дикий зверь,  рыскавший  в  поисках заработка,  был  по-своему довольно  везучей тварью,  точно  также  как  был по-своему счастлив и бог сорви-голова, дравшийся в воздухе,  играя в бабки с жизнью и смертью.

     Ни один из этих двух не стал бы раскисать от неудачи;  но благополучный светский  молодой человек создание куда  более  посредственное. Его утомляло все  на  свете, и даже пережаренная  котлета  раздражала до глубины души.  В вечер  моего  знакомства  с  Лу я  завернул  в кафе  "Глициния", пребывая  в некотором злобно-тупом остолбенении. Причем единственным досадным инцидентом за день было письмо от адвокатов, которое я обнаружил в клубе после перелета из Норфолка в Барли-Грандж и последующего приезда в город на авто.

     Мистер Вольф дал весьма разумный совет оформить запись на  распоряжение частью  моего имущества;  на  тот  случай,  если  я женюсь,  но  с  поисками доверенных лиц вышла какая-то дурацкая заминка.

     Я питаю  отвращение к законам. Они  представляются мне  простою чередой препятствий, мешающих поступать разумно. И все-таки, разумется, формальности следует  соблюдать, так же как  ты  уславливаешься насчет  взлета и посадки, когда летаешь. Но уделять им внимание - зверская морока.