– Страсть! – даже глазом не моргнула. – Страсть – это когда смотришь на человека, и кажется, что с ним ты не умрешь никогда. Вронский как раз и давал Анне эту иллюзию вечной жизни. Поэтому она под поезд и кинулась, когда прошла страсть… Иллюзии! Анну Каренину сгубили лишние иллюзии…
Я готова была извернуться в любую сторону, лишь бы старый Тролль забыл спросить меня по второму тому. Но он, конечно, спросил.
– Интересно, как в вашей трактовке будут выглядеть события, предшествующие самоубийству?
– Простите, – мне пришлось колоться. – Я не читала второй том.
– Жаль… – старый Тролль расстроился. – Вам не понравился роман?
– Понравился. Просто второй том у меня пропал, кто-то взял и…
– Знаете, я хочу вам поставить пятерку. Давайте, вы спокойно дочитаете второй том, и денечка через три я жду вас у себя на кафедре.
– К сожалению, дня через три у меня не получится. Завтра-послезавтра я иду в роддом. Может быть, там смогу дочитать? Не знаю, если будет время…
Профессор приподнял очки и с удивлением посмотрел на мой живот, задрапированный широким свитером.
– Простите, – говорит, – я не заметил.
Пятерку поставил. Я была страшно рада, отличникам у нас полагалась повышенная стипендия. Муж меня похвалил за хорошую успеваемость, но мои рассуждения про любовь и про страсть показались ему слишком туманными.
– Не знаю, – он сказал, – не знаю… это чисто женский взгляд на вещи. У мужчин все проще. У мужчины страсть – это когда смотришь на женщину и сразу хочешь ей вогнать. А любовь – это когда смотришь на женщину и веришь, что все равно когда-нибудь ей вгонишь.
– Угу, угу… – Я отвечала так же, как наш профессор.
На философию времени не было. Я собирала походную сумку. Мне было совершенно все равно, где любовь, а где страсть. Все эти вещи перестали меня беспокоить раз и навсегда в тот день, когда я попала в роддом номер три.
Это был самый позорный роддом во всем городе. Грязное здание зеленого цвета в окружении пыльных тополей. Здесь рожали бедные труженицы из рабочих районов, а также цыганки, алкоголички и такие, как я, бедные студентки. Несмотря на то что наступил уже девяносто восьмой, все они думали, что в нашей стране медицина бесплатна.
Роддом находился неподалеку от студенческого городка, я пришла туда утром в понедельник одна. Предъявила медсестрам свои документы, и меня проводили в какой-то грязный бокс, где стояли четыре кушетки. На одной из них под капельницей лежала женщина лет тридцати пяти, ей стимулировали роды, потому что в животе у нее был мертвый ребенок. На другой сидела такая же, как я, молодуха, ее привели слишком рано, но не знали, куда положить, и оставили в боксе для рожениц. И этой бедной крошке полдня пришлось наблюдать, как я корячилась на клеенчатом матрасе, и слушать мои вопли. Представляю, как она благодарила тех, кто притащил ее в «кричалку» раньше времени.
Возможно, в боксе был кто-то третий, но я не видела, мое сознание временами отключалось, и мне казалось, что я одна и в этом боксе, да и на всей планете, и в целом космосе. Кругом темно и пусто, и в этой пустоте нет ничего, кроме холодной железной трубы центрального отопления, за которую я иногда хваталась.
Где-то рядом были врачи, я это поняла по мельканию белых халатов. В полдень, когда у сестер был обеденный перерыв, они присели в ординаторской попить чайку. Одна из них заглянула ко мне и сказала, что от моих воплей у них болит голова.
– Нельзя ли потише? – попросила она.
Я пыталась потише. Схватилась за железную трубу и сжала ее, руками и зубами. «Как хорошо, что у меня в руках труба, – я так подумала, – как хорошо, что рядом нет ножа». Мне стала понятна психология самураев, до родов я не представляла, как они могут делать себе харакири.
Если вдруг невестку не испугались, а приняли радушно, значит, она попала в приличный дом. Многие девушки поначалу бывают очень счастливы. А потом начинают гундеть. Потому что в приличных домах неприлично валяться у телика с пачкой чипсов и весь день зависать в Интернете. Ах, мама! В приличных домах нужно работать, работать и еще раз работать прежде всего над собой.
Самое смешное, что в сумке под кушеткой у меня валялся второй том «Анны Карениной». Его вернула Аллочка, и, отправляясь в роддом, я была уверена, что между схватками смогу немножко почитать. «А вдруг процесс затянется? – я так подумала. – Часов на десять или больше? И что я буду делать все это время? Да я же там умру со скуки».