Дневник обезьянки (1957-1982)

Не могу заснуть. Время два часа ночи, а Сержа все нет. Я приняла таблетку ноктрана, но сна ни в одном глазу. А мне вставать в семь утра! Серж вернулся в 2:15 и начал пересказывать мне свои ночные похождения. Через четыре часа зазвонил будильник. Я проглотила яичницу-болтунью – и бегом на работу!

Ава по-прежнему в больнице, бедняга. Серж уезжает в воскресенье; Кейт и Шарлотта – в понедельник. Значит, я снова останусь одна. Жак каждый день присылает мне письма. Он растерян и опечален, а я не знаю, что мне делать. Это я во всем виновата. Я получила от него не меньше восьми писем, и все ужасно грустные. Хорошо бы они с Сержем вместе поужинали в Париже; это подняло бы ему настроение. Серж слишком много пьет. Надеюсь, в Париже он в мое отсутствие будет вести себя осмотрительно. Мадам А. обещала за ним присмотреть, но разве за ним уследишь, если он в четыре часа утра отправляется на площадь Пигаль? Хо-хо, хотела бы я знать, что мне делать.

Декабрь. Ава умерла

Я проснулась поздно, вся в поту. Вчера после работы я легла спать. Не ужинала, не завтракала. Чувствую себя заледеневшей и выжатой как лимон. Меня преследует образ Авы. Когда я просыпаюсь, моя первая мысль – о ней. Днем мне без конца напоминают о ней самые незначительные вещи. Вчера в кафе случайно забрела группа солдат. Аве нравились солдаты. На съемочной площадке полно статистов в солдатской форме. Я расплакалась. Гример на меня наорал. Сегодня мне почудилось, что пахнет Авой, уже заболевшей Авой, и этот запах исходил от меня. Я разодрала на себе ночную сорочку; точно, это был тот же самый запах. Я испугалась, но в то же время хотела вдыхать его снова и снова, почувствовать ее присутствие, увидеть ее обметанный язык, ее глаза, ее пожелтевшее лицо, похожее на полную луну туманной ночью. Я хочу, чтобы она была жива! Это не надежда, это нечто большее. Слушай, ты не можешь взять и умереть! Она знала, что умирает? Она это знала? Ей было страшно? Я никогда этого не узнаю.

1980

8 января, несчастный случай в Лондоне

Кажется, я знаю, что хуже всего на свете. 24 декабря я была с детьми в Лондоне. У Сержа был концерт в Париже. Мы прилетели днем и поехали к маме. Позвонил Эндрю и предложил сводить детей на ночную службу в собор Святого Павла. Я одобрила эту идею, потому что намеревалась приготовить им рождественские подарки. Кроме того, я была уверена, что служба в соборе будет очень красивой. Эндрю зашел за ними в 23 часа. Кейт не очень хотела идти – она неважно себя чувствовала, но сестра и Барнаби[183] все-таки ее уговорили.

Я прогулялась с папой и посмотрела «Поющие под дождем». Потом позвонил Макс. Я перебежала через дорогу, чтобы выпить с ними по стаканчику. Было весело, потому что Трейси, дочка Пемпи, тоже набивала подарками рождественские носки для детей. Я чувствовала себя усталой и почему-то грустной, какой не была со времени возвращения из Вены. Около полуночи раздался звонок в дверь. Папа. По его лицу я сразу поняла, что что-то случилось. И я не ошиблась.

– Они попали в аварию.

– Они ранены? Что с ними? Где они? Что произошло?

В больнице. Мои бедные девочки в больнице. Папа сказал, что в детской Вестминстерской. Я должна туда ехать. Никогда в жизни я не была так напугана. Бедные Кейт и Шарлотта. У меня словно ад под ногами разверзся. Полицейский сказал, что с ними ничего страшного. Это точно? Он это гарантирует? У меня было одно желание: быть с ними, видеть их. Мы плохо знали, как туда ехать. Какой-то пьяный шотландец указал нам путь, подчеркнув, что «это совсем рядом», но мы крутились вокруг еще целую вечность. Наконец я бросилась к дверям. О, эти больничные двери! О, эти детские рисунки на стенах и печальные взгляды больных детей! В душе у меня поднимался беззвучный вой. Пока мы ехали через Темзу, я думала только о том, что меня обманывают, а на самом деле с моими детьми случилось нечто ужасное. Я умру, твердила я себе, я не смогу дальше жить, я умру. Мама увещевала меня, демонстрируя чудеса выдержки и рассудительности. Мы приехали в отделение неотложной помощи. На каталке лежала моя Шарлотта. Ее одежда была в крови. Увидев меня, она испуганно закричала: «Мама, мама!» Ее прелестное личико пересекали царапины, один глаз почернел и распух, лоб уродовали наложенные швы. Она вся дрожала, но была жива! Бедная маленькая Шарлотта! «Эндрю не виноват!» – простонала она. К нам подошла медсестра и сказала, что Шарлотте надо сделать рентген головы. Господи, подумала я, неужели у нее черепная травма?