Дневник обезьянки (1957-1982)

Полдень. Я одна дома. Отпустила Сержа одного в отель «Элизе-Матиньон», потому что у меня бронхит. Время идет. Жак хочет, чтобы мы виделись каждый день. Судя по всему, ему все еще не надоело наблюдать за этим нерешительным созданием, которое вечно колеблется между доводами духа, материи и совести. Когда его нет рядом, я чувствую себя потерянной. Может, во мне говорит тщеславие? Он играет для меня роль зеркала. И ему удается убедить меня, что я красивая. Смотрю на свою руку, которой заполняю эту страницу, и вижу, что она довольно уродлива. Я же знаю, что забыть обо мне ничего не стоит. Когда Серж рассказывает какую-нибудь историю, он всегда говорит: «Я тогда был в Индии» или «Я тогда был в Югославии». Я была там вместе с ним, но он не считает нужным об этом упоминать.

Октябрь, Австрия, Ава

* * *

На самом деле Аву звали Морисеттой. Она работала с месье Александром. Надо было видеть, как она работала ножницами – босая, с красными волосами… Ее мать рассказывала мне, что, когда Ава была совсем маленькой и жила в Шалон-сюр-Саон, она брала фибровый чемоданчик, садилась в автобус, подходила к какой-нибудь даме в меховом манто и просила отвезти ее в Париж.

Я увела ее у Франсуазы Фабиан, познакомившись с ней на съемках «Частного показа», и с тех пор только она «колдует» над моей головой. Именно она соорудила маленький парик, в котором я снималась в «Я тебя люблю… Я тебя тоже нет», подрезав мне волосы так, чтобы челка осталась моей собственной. Под париком она заплетала мне волосы в два десятка косичек, из-за чего у меня менялся разрез глаз. Это больше соответствовало образу Джонни Джейн, которую я играла. Она завивала мне волосы щипцами. Я считаю ее чемпионкой Франции по завивке щипцами, как, впрочем, и ее родителей и брата, которые держали в Шалоне салон красоты. Мы работали с ней на всех фильмах. Когда мы летели в Вену, то, как обычно, купили в дьюти-фри баночку икры и маленькую бутылку водки. Но мне уже тогда показалось, что она выглядит как-то странно. Через несколько дней я заметила, что у нее пожелтели глаза. Вскоре она умерла, там же, в Вене. Она была моим другом и конфиденткой на всех съемочных площадках.

* * *

Концерт в маленьком ресторане. Ава в больнице, у нее вирусный гепатит. Сегодня она была вся желтая, и я сказала продюсеру: «Похоже, у нее желтуха». Ее сразу отправили к местному врачу. Через полчаса меня выгнали из гримерной, предупредив, что съемок не будет, и вместе с Авой запихнули в машину. От нас шарахались как от прокаженных. Бедная Ава! Вот почему она последние три дня так плохо себя чувствовала. Я таскала ее смотреть Климта и Шиле, но ей было уже не до того. Потом я водила ее в кафе. Я обжиралась пирожными, а она смотрела на меня печальными глазами. Мы объездили несколько больниц, и только в третьей по счету, действующей при женском монастыре, нашлось свободное место. Но и там нас не приняли. Нам объяснили, что берут только тех больных, которых привозят на скорой, – таков закон! – а мы приехали своим ходом. Мы не слишком огорчились: очень уж там было мрачно. В конце концов мы сумели устроить ее в больницу с видом на кладбище. Помню, что на деревьях сидели тысячи ворон… После осмотра нам сказали, что Аву необходимо госпитализировать на два-три месяца. Месяцы в больнице! Мне хорошо известно, что это такое. Стоит к ним попасть, они ни за что тебя не выпустят. Я настаивала, чтобы они позволили перевезти ее в Париж. Мне пообещали, что в понедельник, когда будут готовы анализы крови, мне разрешат забрать ее – на свой страх и риск. Только предупредили, чтобы в самолете она надела солнечные очки. Ее положили в палату к старенькой английской леди. Несмотря на отсутствие одного легкого и проблемы с сердцем, та не утратила чувства юмора. Узнав, что у Авы инфекционное заболевание, она воскликнула: «Ну вот, как раз этого мне и не хватало!»

Врач сказал, что я должна сделать прививку. Если у Авы гепатит А, что выяснится только в понедельник, то делать прививку раньше нельзя. Если же у нее гепатит В, то он может сделать ее немедленно. Ну, а если в понедельник окажется, что это гепатит С, то делать вообще ничего не надо. Он предупредил, что прививка очень болезненная, но я ответила: «Давайте уже с этим покончим». Так мы и поступили. Процедура длилась десять долгих минут. Он старался причинить мне как можно меньше мучений и назвал меня «отважной Fraulein». Бедная медсестра! Думаю, следы от моих ногтей останутся у нее на руках как минимум на неделю!