Дневник одинокого копирайтера, или Media Sapiens

– Вы полагаете, у бомжа, который украл чужой паспорт, водятся такие деньги? – спрашиваю я Семеныча.

Семеныч переглядывается с квадратным и рыжим, после чего квадратный не задумываясь изрекает:

– Он и бумажник стырил. Ну все, считай, приехал. Пару суток – и под суд, а потом на этап. Давно откинулся-то?

– Откуда? – удивленно спрашиваю я.

– От верблюда. В камеру его, – резюмирует квадратный.

В «обезьяннике» пахло кошачьей мочой и хлоркой. Кроме меня на длинной скамейке примостился не то туркмен, не то узбек в мятом темном костюме. Он сидел, двумя руками держась за лавку, как воробей на жердочке, раскачивался и напевал:

В Ашхабаде, в пэрвом парке
Музыкалар играется
Разный сорта девочкалар
Туда-суда шляется.

– Здрасте, – поздоровался я.

– Салам алейкум, – ответил узбекотуркмен.

Не зная, о чем его спросить, но понимая, что разговор следует поддержать, я поинтересовался, давно ли он тут.

– Двой суток сижу, – ответил он и продолжил петь: – «Ммммууууэээдевочкалар…»

– А за что тебя? Без регистрации?

– Я документ проебаль. Командировка закончился, я у вас тут двух проституткалар беру, в гостиницалар еду. Просыпаюсь – ни одной проститутка, ни документ. – Он замер на секунду, потом принялся раскачиваться с новой силой и петь с неистовым лицом: – «Ммммууууууууэээдевочкалар…»

С полчаса просидели молча. Узбекотуркмен изредка матерился вполголоса, еще реже пел про «девочкалар». Я закрыл глаза и начал дремать.

– А тибэ за што мент взяль? – разбудил меня узбекотуркмен.

– А? – встрепенулся я со сна.

– За што тибэ мент взяль, говорю.

– За то, что по телевизору показывали.

– Ууу, – промычал он.

Я снова задремал. Мне снился поезд, ванна в дорогом отеле и менты. В какой-то момент узбек затряс меня за плечо:

– Эээ, послюшай, чё скажу.

– Ну?

– Эта… билять, а как ты можешь перед мент отвечать за то, чё по телевизору показывают? Ты чё, это делал? Вот закон у вас дурной! Шайтан!

– Не понял.

– Ну, билять… как ты можешь перед мент отвечать за то, чё другие по телевизору показывают? Ты ж все это говно не делаль?

Я задумался, не зная, что ему ответить.

– Ну да, вообще-то. Все не делал… и отвечать за это если и буду, то не перед ментом…

Дверь «обезьянника» заскрипела и открылась.

– Дроздиков, на выход! – крикнули с порога.

Я встал и вышел из камеры. Мент довел меня до двери с табличкой «Начальник отделения». В кабинете за старым потрескавшимся столом, подперев голову рукой и уставившись в газету, сидел помятый жизнью майор лет пятидесяти.

Стол его был завален документами вперемешку с газетами и журналами. На углу стола стоял старенький монитор, а перед ним небольшой кактус в горшке. За спиной майора висел плакат с изображением двух здоровяков в камуфляже и черных шапках с отверстиями для глаз. Перед ними, положив руки на затылок, стоял на коленях мужик криминального вида в кожаной куртке. В правом верхнем углу плаката было написано:

Я люблю тебя, жесть,

Я люблю тебя снова и снова

(Отряд милиции особого назначения)

– Доставил, – сказал у меня из-за спины мент.

– А… спасибо, – майор поднял на меня глаза, – значит так, Антон Геннадьевич. Вот ваши документы, вот ваш ремень, бумажник и шнурки. Забирайте и идите.

– То есть вы разобрались? А моральный урон кто мне компенсирует?

– Гражданин Дроздиков или как вас там на самом деле. Мы ни в чем и не разбирались. Наше дело преступников ловить, а не в вашу политическую грязь лезть, понятно?

– То есть как? Сначала человека избили, потом упрятали в камеру на целый день, а теперь просто «забирайте и идите». Вы понимаете, что я вот так, запросто, это дело не оставлю? Вы привыкли чинить произвол над безропотными гражданами, но со мной так не выйдет! Вы понимаете, кто я?

– В том-то и дело, что не понимаем… – устало вздохнул майор. – Если бы понимали, то и не взяли бы, а может, – он поднял палец вверх, – может! Может и… – тут он замешкался, как бы находя нужное окончание, – и не отпустили бы. Вот! – торжествующе заключил майор.

– А чего тут непонятного-то? – удивляюсь я.

– А то! С одной стороны – полное соответствие задержанного фотографии на паспорте на имя Дроздикова Антона Геннадьевича.

– Ну? И чего?

– Баранки гну! А с другой – газеты и телевизор сообщают, что Дроздиков, Антон Геннадьевич, бля, погиб. На грузино-российской границе. И не исключено, что весь этот сыр-бор там был именно с целью его убить. А он собственной персоной сидит передо мной, грязный и рваный. Кому верить? – Майор обратился ко мне как к союзнику в решении столь сложной проблемы. Он говорил таким грустным и ничего не понимающим тоном, что мне даже стало его жалко.

– Трудная у тебя работа, майор… – сказал я сочувственно.

– Конечно трудная. На вокзале воровство, мошенничество, убийства. Каждый день бомжи, наркоманы, цыганки, пропавшие дети, а тут еще покойники воскресают. Так что не хочу я разбираться, ты это он или… то есть… ну, короче… бери и иди. Так будет лучше. Для всех.