Дневник одинокого копирайтера, или Media Sapiens

Алларих подтолкнул меня в раскрытую дверь, и я оказался в каменном колодце, довольно большом, по которому ходила группа людей с телевизорами на головах. Я не знаю, что показывал «ящик» на моей голове, но «ящики» соседей транслировали новости из прошлой жизни, трупы, спецоперации, результаты exit pools, рейтинги политиков, рекламные ролики каких-то забытых партий типа «Конгресс Русских Общин» или «Выбор России». Изредка телевизоры показывали лица своих владельцев. Подойдя ближе, я узнал Бориса Березовского, Владимира Гусинского, Льва Троцкого и фигуры меньшего масштаба типа Киселева, Леонтьева, Доренко, Шендеровича, Антона Носика и пары-тройки известных мне по прежней жизни рекламщиков. Как странно, они ведь все живые! Но и я живой… Или нет?.. Все они ходили по каким-то своим маршрутам, не сталкиваясь друг с другом. Особняком стоял Йозеф Геббельс, которого, правда, нелегко было узнать. Его телевизор нон-стопом транслировал сводки с фронта времен 1940 года, партзаседания и собственные выступления автора. Я сделал еще шаг, и волны информации хлынули прямиком в мой мозг. Программные речи, партийные программы, сводки с фронта, компромат, биржевые котировки, выступления аналитиков, рекламные ролики общественных движений, речи правозащитников, выступления президентов и премьер-министров – все это селевым потоком заполнило мое сознание. Голова, казалось, треснула от поистине адской боли. Аудиотексты сопровождались мелькающими картинками. Фигуры политиков сменялись видео с отрезанными головами, репортажи со светских раутов – убитыми детьми, Ельцин сменил Горбачева, Путин сменил Ельцина, Лебедь стоял рядом с каким-то полевым генералом, Ленин что-то говорил с трибуны, затем по очереди появились некий министр и генпрокурор в обнимку с голыми шлюхами. Взлетали ракеты, всплывали подводные лодки, трактора боронили пашни, Че Гевара жал руку Хрущеву, Ходорковский грустно смотрел из-за решетки, спецназ штурмовал школу в Беслане. Последнее, на чем я успел сосредоточиться, была горевшая Останкинская башня. На какое-то время она полностью вытеснила остальные картинки, но в конце концов все снова смешалось, как в детском калейдоскопе, и я отключился.

В себя я пришел сидящим у бетонной стены. Тут же расположились мои соседи по бетонному колодцу. У всех нас были сплюснутые головы, но телевизоров на них не было. В центре комнаты стояла бочка, в которой сидел человек. Из бочки виднелась только его голова с приставленными к ушам раструбами, куда двое бесов методично вливали ведра с какой-то жидкостью. Приглядевшись, я узнал в человеке Сергея Доренко.

– За что его так? – на автомате спросил я рядом сидящего.

– Нарушение режима. Разбил телевизор у Киселева.

– А чё они ему льют-то?

– Известно чего – говно. Эта пытка называется «Аудитория наносит ответный удар».

– Велиар придумал… – констатировал я.

– Кто ж еще? Кстати, они с Вельзевулом к тебе прониклись, так говорят.

– Да ну?

– Я хотел бы через тебя просьбу передать. Кстати, рад представиться – Йозеф.

Странно, я не сразу его узнал.

– Антон Дроздиков. – Я подался вперед, чтобы пожать его руку, но резкая боль пронзила мою голову. – Ой, бля…

– Что? Голова?

– Ага. Адски болит.

– Это с непривычки. На вот, возьми. – Геббельс достал из кармана вязаную шапочку и протянул мне. – С ней ящик не так натирает. Жуткий дефицит, между прочим.

– Спасибо. – Я спрятал шапочку в карман.

– Подарок Геббельса. Считай, что-то вроде переходящего вымпела.

– У вас хороший русский, – сделал я комплимент, – там еще учили?

– Не, тут нахватался за неделю. С вашими быстро научишься. Так вот, насчет просьбы…

В этот момент двери с грохотом открылись, и в зал вошли Вельзевул с Велиаром. При этом Велиар был почему-то одет майором НКВД, а Вельзевул рэпером, в широких штанах и бейсболке. На плече он держал магнитофон со здоровенными колонками.

– Арестанты! – надрывно крикнул Велиар. – Опять косячим? Закон не уважаете? Телевизоры бьем?

– Что это у него за блатной жаргончик? – шепотом спросил я Геббельса.

– Это у тебя надо спросить. Я думаю, он говорит согласно принятой в вашей среде манере общения.

– Телевизор есть главное достояние ада, берегите его. Знаете такую заповедь? – хрипло продолжал Велиар.

– Знаем, – нестройным хором отозвались арестанты.

– Не слышу, бля.

– ЗНАЕМ! – дружно гаркнули мы.

– Запомните, это вы у себя на гражданке были политтехнологами, медийщиками и рекламщиками, а тут, у меня вы говно! Простая аудитория. Запомнили?

– Так точно! – снова ответили мы хором.

– Еще один случай – и подключу каждому в ухо радиоволну, а в задницу – интернет-канал. Будет вам долби-стерео, – при этих словах Велиара Вельзевул захихикал.

– По ходу бухие они, – сказал я шепотом Геббельсу.

– Не иначе… – отозвался он.

– Разговорчики! – снова крикнул Велиар. – Так, значит, Доренко еще двести ведер, и в карцер.

– Ему столько не влезет, – сказал кто-то из наших.

– Влезет. Я полагаю, при нынешней ситуации стоило бы прибавить, – ответил ему, кажется, Киселев.