Дневник пани Ганки

– Может, теперь, – говорила тетка Магдалена, – теперь, когда я знаю мир и сотни людей, я бы иначе смотрела на пана Анзельма. Но в одном я полностью уверена: все равно обратила бы на него внимание, поскольку это был необычный человек. Ему тогда было меньше тридцати, но он обладал огромными знаниями. Окончил два факультета, посетил множество стран. Широта его интересов указывала на незаурядный ум и на серьезный интеллект. И при том оставался совершенно неприспособленным к жизни. Человек в таком возрасте и с такой квалификацией пропадал в глуши, в бедном имении, занимая должность низко оплачиваемого гувернера, кое-как выполнял свои обязанности, собирал разные растения, зная названия каждого, – но собирал их небрежно и в конце концов выбрасывал на помойку. И так было со всем. Единственным развлечением его – если это можно так назвать – оставалась пара ежедневных партий шахмат с Сулихвой. Впрочем, Анзельм всегда выигрывал. Вечерами, когда все уже собирались спать, пан Анзельм оставался в малом зале с Анелей. Тогда читал ей или играл на старом фортепиано, которое сам и настроил. О чем они говорили и происходило ли это вообще – не знаю. Анеля возвращалась в свои комнаты довольно поздно. Я ежедневно слышала, как она приходит, поскольку доски в коридоре громко скрипели.

– А вы не спрашивали у тети Анели, что их связывало?

Тетка Магдалена тряхнула головой:

– Нет. Сперва мне до этого не было дела. Меня интересовала лишь моя свобода – впервые в жизни. Я делала что хотела. Никто не обращал на меня внимания. Впрочем, между мной и Анелей никогда не было близких отношений. Разница в возрасте, жизни, условиях, в которых мы воспитывались, – все это разделяло нас. Однажды я встретила пана Анзельма на дальней аллее запущенного парка. Мы провели пару часов за разговорами. С того все и началось. Было это осенью…

– Вы влюбились в него с первого взгляда.

– Нет. Не сразу. Но пришла зима. Нужно пояснить тебе, что я была довольно слабого здоровья, а наш дядя хотел, чтоб я хотя бы год отдохнула в селе, прежде чем приеду к нему. Обреченная на заточение в четырех стенах их мрачного дома, я все больше притягивалась к тому мужчине. Казалось, никто этого не замечал, за исключением Анели. Она стала испытывать ко мне ревность, порой весьма немалую. Тогда я сказала пану Анзельму, что мы не должны проводить столько времени вместе, поскольку это расстраивает Анелю. Он ничего не ответил, но своего поведения не изменил. Продолжал искать моего общества. Вернее, не так: это я искала общества пана Анзельма. А он меня не избегал. Был пассивен. Я полюбила его до безумия. Анелю просто возненавидела. Я начала за ними шпионить. Но ничего не раскрыла. Однажды вошла в его комнату. Был это… был это наш первый и последний поцелуй. В дверь вдруг постучали. Анзельм машинально повернул ключ в замке. Тогда Анеля принялась колотить в нее кулаками. Раскричалась на весь дом. Внизу, в библиотеке, сидел ее муж. Рядом, в соседней комнате, были мальчишки. В столовой слуги прибирали после обеда. Но никто не пришел, никто не подал и признака жизни. И тогда она ринулась от двери. Я, предчувствуя несчастье, побежала следом. Когда ворвалась в ее спальню, в ее руке был револьвер. Я поспела вовремя, чтобы не дать ей совершить безумие. Пока мы боролись, раздался выстрел. Пуля попала в пана Анзельма: тот стоял в дверях… Он упал… Был только ранен… Но она об этом не знала. Через несколько минут служанка нашла ее вешающейся на чердаке. Веревку вовремя перерезали. Сестру спасли. Ночью я вышла из дома и через сугробы пробралась в ближайшее село. Тут наняла лошадь… Никогда больше я его не видела.

– И не знаете, тетя, что с ним случилось?

Она молча покачала головой. Я с ужасом глядела на эту маленькую, иссушенную годами женщину. Могла ли я когда-либо допускать, что столь озлобленная особа, этот живой катехизис условностей, некогда вытерпела эдакие жуткие переживания. Бр-р-р. Как должна я быть благодарна Богу, что судьба не дала мне оказаться в подобных обстоятельствах.

Рассказ тетки Магдалены потряс меня до глубины души. Как сильно может одна минута искренней беседы изменить наше представление о человеке! До того времени я считала ее скучной и совершенно неинтересной женщиной, лишенной даже тени личной жизни. Такая себе старая дева, которую никто не хотел, которая поседела, не найдя мужчину, что занялся б ею хотя бы из милосердия.

По этой причине мне казалось довольно странным, что фотографии тетки Магдалены недвусмысленно свидетельствовали о ее красоте – по крайней мере о ее необычности. Я объясняла отсутствие у нее манер и несколько старосветское поведение характером тети, который раз за разом становился все более мучителен для окружающих. Поклонники сбегали от нее, как я думала, лишь только познакомившись ближе.