Дневник полковника Макогонова

— Товарищ полковник, я считаю, что разведка, и так повелось еще с Грозного, должна располагаться отдельно от основного личного состава. Это и так ясно, по-моему, ведь у нас проходят спецмероприятия, могут быть пленные и так далее.

Полковник Спасибухов на последние слова Макогонова о пленных вдруг поднялся весь из-за стола, челюсть его отпала.

— Да ты что, подпол… Кха, кхы… — он даже закашлялся от негодования. — Какие в жопу пленные?! Ты где находишься? Это мирная территория. Ингушетия. Ты что по картам разучился ориентироваться или совсем у тебя… — Он хотел сказать еще более обидное, видно, думал, что ему ранг позволяет, но наблюдая перед собой крепко сложенного и закусившего губу офицера, вдруг остановился. — Ну ладно. Ты, подполковник, пойми, что войны уже нет.

— Извините, товарищ полковник, но я хотел бы заметить, что по оперативным данным в этих местах обнаружены базы Басаева и Доку Умарова. Игнорировать эту особо важную на мой взгляд информацию я не могу. К тому же я докладывал, — он повернул голову в сторону Питона, сжавшегося чуть не в комок, — что на тот берег Фортанги ведут следы. Там тропа. И лесничий не сказал ничего вразумительного. Но я бы просил разрешения проверить тот берег.

— Отставить, я сказал! Эти разговоры совершенно не касаются дела. Вы что, хотите, чтобы нам тут еще уголовных дел накрутили за ваши изыскания? Здесь заповедник, и прошу себя вести, как в заповеднике. — Спасибухов вдруг будто вспомнил что-то очень важное. — Вы вот в зоопарке бывали? Вы же не станете в макак, к примеру, стрелять?

Послышался смешок. Макогонов непроницаем.

— Никак нет, товарищ полковник, в макак я стрелять не обучен.

— Вот, правильно понимаете. А то тут про вас разное говорят… — он сбился, словно что-то лишнее сказал, чего слышать всякому не позволено, а только знать позволено очень вышестоящим. — Одним словом, про вас говорят, что случается и не подчиняетесь приказам вышестоящего командование. Не порядок.

— Виноват, товарищ полковник. Исправлюсь, — тихо, но твердо ответил Макогонов, и было неясно, шутит он или говорит всерьез. Снова послышался смешок.

— Ты себе уясни, подполковник, что больше такого раздолбайства я вам не позволю. Кто вам сказал, что вы будете стоять там? — Он отмахнул челюстью. — Вы будете стоять здесь! А из твоего бандитского быдла я буду делать разведчиков настоящих.

Макогонов до боли губу закусил, почувствовал привкус крови.

— Каким образом?

Спасибухов шумно выдохнул всей челюстью.

— Вот это уже разговор понятный. Будем строить полосу препятствия. Я сделаю из твоих бандосов настоящий спецназ. Вон как те, которые из владикавказской дивизии. Вот это спецназ, хотя и срочники. Вот на кого надо равняться вам, разгильдяям, — сказал и окинул взглядом всех штабных.

Макогонов теперь завелся и пошел напролом.

— Вы, товарищ полковник, путаете божий дар с яичницей. Во-первых, комендатура стоит в низине, и достаточно одного миномета, чтобы всех накрыть. Во-вторых, владикавказцы — это всего-навсего пехота, которая обучена воевать по-пехотному. А полосу препятствий строить… Так вон гора рядом и каньон. Туда-сюда полдня занимает. Вот вам и полоса препятствий. Да вы не тушуйтесь, мы вас с собой можем взять.

Спасибухов покраснел, встал из-за стола и орет:

— Я сказал, что вы здесь будете стоять!

— Не буду, — сквозь зубы Макогонов. Но он уже спокоен. Выдержанно сказал.

— Буде-ете!!

— Все, товарищ полковник, я с вами разговаривать в таком тоне не намерен, а стоять буду там, где стою.

Обратно вихрем долетели. Лодочник, когда давил педаль — в гору гнал «бардак», голову жал в плечи, из люка не высовывался. Командир пятками по железу колотит. Молчит. Когда молчит Макогонов, губы жмет в нитку, глаза щурит, а потом вдруг тихо станет говорить, слова растягивая, тогда конец — нет спасения от его гнева. Бегом, бегом прочь! Некуда разведке бежать. Да и бежать никто не станет: — командирского гнева бояться — пустое дело, командирский гнев он не против своих. Но своим тоже достанется, чтоб чужие боялись. У «голубого вагона» Макогонов рванул ворот, пуговицы пулями лопнули, поотлетали. «Цинк» патронов у входа в вагон. Макогонов смотрит на «цинк», потом видит, Спирин сидит за столом, чистит винтовку.

— Спирин, сколько раз говорил, чтобы не трогали новый ящик, пока не расстреляете старый?

Спирин из-за стола вытягивается в стойку.

— Тащ подполковник, так это…

— Сколько говорил?! — голос рвется на высокую ноту. Макогонов по «цинку» со всей силы ногой. Патроны рассыпались: жалобно звякает по утоптанной земле, покатились желтые болванчики с бронебойными головками.

Тимоха выскакивает из домика, за ним щемится разведка. Усков только нос наружу, за ним Аликбаров тревожно сопит. Про остальных и речи нет.

Беда.

— Запаять «цинк», мне доложить. Времени час. Тимоха!

Подскочил Тимоха.

— Я, тащпол.

— На политинформацию всех. Что по плану?

— «Суворов». Кино.

— «Суворов» — это правильно.